Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, доктор технических наук

Родился 6 марта 1911 года в городе Баку.

Не для кого не секрет, что ХХ век в России проходил под знаком незаурядных судеб. Еще одним подтверждением тому - жизнь Николая Константиновича Байбакова. Она всегда была пронизана одним - созидательным трудом на благо Родины.

Труд, труд и еще раз труд - вот, пожалуй, единственное емкое слово, способное вместить в себя все, что связано с этим выдающимся человеком на всех этапах его жизненного пути. Это и учеба в Азербайджанском нефтяном институте, и тогда, когда молодой специалист разрабатывал и внедрял собственный новый метод рационализации добычи нефти, и в дальнейшем, когда руководил большими коллективами, возглавил работы по созданию «Второго Баку», и трудная, сопряженная с опасностью работа в годы Великой Отечественной войны, когда он внес большой вклад в обеспечение фронта и народного хозяйства горючими, и в послевоенные годы, когда руководил восстановлением разрушенных войной нефтяной и газовой отраслей, и в дальнейшем, когда он стал Председателем Совнархоза, и наконец, тогда, когда оказался на высших эшелонах власти и более двух десятков лет руководил Госпланом СССР. Даже тогда, когда Н.К. Байбаков четко осознал, что политический кризис в стране на рубеже 1980-1990-х годов неминуемо приведет к краху всего, созданного целыми поколениями людей, а сил бороться с этим уже нет, он ушел со сцены. Но ушел не на тихий заслуженный отдых, а ушел, чтобы снова и снова посильно трудиться.

Начало жизненного пути Николая Байбакова, как и многих его сверстников того времени, было характерным и во многом закономерным для поколения тех лет.

Его отец был кузнецом. Почти сорок лет до рождения младшего Николая протрудился в кузнечных цехах, а затем переехал в Баку из Белоруссии на заработки и обосновался здесь до конца своей жизни. Устроился на работу в нефтяную компанию «Братья Нобель», находящейся в Балахановском районе города. Семья была большая, из двенадцати детей, хотя сам Николай Константинович помнит лишь семерых. Конечно отцу с матерью трудно было прокормить такую ораву, выучить и «поставить на ноги». Вот почему дети уже с малых лет чем могли старались помочь родителям: на отцовские заработки прокормиться было не просто...

Хотя все же считалось, что семье «Байбака» жилось относительно неплохо. В ту пору рабочие-нефтяники находились в лучших бытовых условиях, чем рабочие других заводов и фабрик. Раз в неделю на столе их появлялось мясо, да и квартира была не бог весть какая (небольшая комната и кухня), но в ней удавалось разместить семью из семи человек. Отец и трое сыновей спали на кухне, а четверо сестер с матерью жили в комнате. Ныне такой быт может показаться ужасным, но тогда он воспринимался как вполне нормальным, даже благополучным. Например, по соседству с Байбаковыми обитала семья молотобойца из девяти человек, но жилищные условия у них были куда хуже.

Пришло время и все дети Байбаковых дружно взялись за учебу, четверо из них получили высшее образование, а трое, в их числе и Николай Байбаков, стали инженерами-нефтяниками.

Рабочий Баку – колыбель отечественной нефтяной проиышленности – воспитал меня и дал мне путевку в жизнь. Надо ли говорить, что рос я в трудовой советской вере в прекрасное будущее моей страны, потому, что мой город и окружающие его нефтяные промыслы – кладезь огромных богатств, которые должны обеспечить это будущее. Мальцом носил я отцу еду для обеда на завод. И здесь мое мальчишеское любопытство не знало никаких границ. Значит так получилось в моей жизни, что я стал свидетелем главных событий развития в стране нефтяной отрасли почти с самого начала.

Нефть в Азербайджане добывалась издавна, сначала ручным способом – с рытья колодцев. И только таким способом она добывалась многие годы, вплоть до конца прошлого века

Родина колодезного способодобычи – Азербайджан, что подтверждается удивительной находкой в Балаханах – районе Баку. Здесь с 35-метровой глубины заброшенного колодца был поднят камень с надписью о том, что этот колодец сооружен мастером Мамед-Нуроглы в 1594 году!

На смену допотопному, ручному способу добычи приходили последовательно, один за другим, более совершенные основанные в России методы. И все же добыча нефти по-прежнему оставалась делом очень трудоемким и физически крайне тяжелым. Основным ее способом являлось так называемое тартание желонкой. Это почти обыкновенная труба, чаще всего диаметром 25 сантиметров, длиной 10 метров. Опускалась она в скважину лебедками на канате и с помощью нехитрых механизмов поднималась с нефтью наверх. Можно представить, какова была производительность и экономичность этого способа. Довольно примитивной оставалась и техника бурения скважин.

И все же темпы становления нефтяной промышленности в стране для того времени нужно считать очень высокими, и жизнь нефтяников стала облегчаться с появлением на буровых скважинах (1923–1924) глубинных насосов и станков-качалок. Они быстро вытесняли устаревшую желонку.

Тогда же шла массовая замена ударного способа бурения более производительным – вращательным бурением с выносом на поверхность разрушенной породы глинистым раствором. Энергия пара и двигателей внутреннего сгорания быстро вытеснялась мощью энергии электрической. И все мы восторженно радовались тому. К середине 1928 года практически все насосные скважины в Баку работали на электродвигателях – таким образом добыча нефти полностью электрифицировалась.

Вот в какое время в 1928 году я, к великой радости отца, студент Бакинского политехнического института, самого престижного, пожалуй, вуза республики. Тогда это было самой заветной мечтой многих бакинских мальчишек, твердо усвоивших формулу индустриализации: «Нефть – это кровь индустрии, а значит, и самой жизни». Нефтяник – главный герой советского времени – такое осознание пришло ко мне настолько рано, что, кажется, с ним я и родился. С малых лет я слышал от старших многое об огромном значении «черного золота», о том, что российские нефтяники большие мастера в этом деле, одни из лучших в мире. Так как же мне было не гордиться, что скоро и я им стану.

Учился Николай Байбаков увлеченно, стараясь не пропустить ни одной лекции, ни одного практического занятия, просиживая над книгами и конспектами дни и ночи; спешил как можно больше узнать, прочитать и стал себя чувствовать себя уверенее.

Академическая программа была не столь обширной, как в наши дни, зато очень насыщенной была практика на производстве. Часто сразу после лекций студенты отправлялись на промысел и там, на месте могли на конкретных примерах изучать то, что говорилась им в академических стенах, увидеть своими глазами, пощупать руками детали. В этом заключалась особенность вузовского обучения тех лет: нынешние студенты знали, что их уже в качестве инженеров ждут на промыслах, знали с кем и где им предстоит работать.

Хотя в анкетах Н.К. Байбакова всегда значилось, что инженером Ленинского промысла он числился с 1 января 1932 года, на самом деле уже с середины 1931 года он исполнял работу инженера на промысле, только потом, получив диплом, был оформлен на службу уже официально.

Студенческая юность Николая Байбакова совпала с годами первой пятилетки. Тогда в основном завершилось техническое перевооружение нефтяной промышленности – первой из всех отраслей Союза, когда десятки предприятий страны сумели изготовить новейшее по мировым стандартам оборудование для нефтепромыслов. Причем динамика технического прогресса на бакинских промыслах ошеломляла воображение: только в 1928 году в «Азнефть» поступило с заводов России и Украины бурового оборудования на сумму 4,1 миллиона рублей, а тогда это была сумма. На следующий год сумма заказов на различное оборудование для Баку уже составила свыше 50 миллионов рублей. Огромные капиталовложения в крупное нефтяное машиностроение поступали и из самого Азербайджана, усиленными темпами строились здесь новые электростанции, а старые расширялись и переходили на прогрессивное оборудование.

И все же на промыслах Баку не хватало рабочих кадров, не хватало высококвалифицированных специалистов, их готовили в вузах Москвы и Ленинграда. С такой всесторонней помощью бакинские нефтяники выполнили задание первой пятилетки за два с половиной года. Тогда же был превзойден показатель добычи нефти 1901 года – самый высокий за весь период промышленной разработки бакинских месторождений.

Следом началось бурное освоение так называемой «подкирмановской нефтяной свиты» в Балаханах. Оно сулило огромные перспективы и ставило мой родной Ленинский промысел в число самых развивающихся и ведущих.

В такое удивительное время всеобщего энтузиазма сбылась моя давнишняя мечта - я стал полноправным инженером на этом промысле.

Не все, разумеется шло гладко и хорошо. Новые «подкирмановские» скважины преподнесли сюрприз – стали быстро обводняться. Причина была нам понятной: над нефтяным пластом находился мощный пласт, из которого под высоким давлением из-за ненадежной цементировки обсадной колонны проникала в этот пласт не нефть, а вода. Но что делать? Как и чем закупорить водяной пласт? Цементом под высоким давлением? Эта мысль поначалу показалась мне бредовой. Но вот стала она все больше и больше обрастать реалиями, выстраиваться в технологическую систему.

Так дался мне первый, самый памятный и дорогой для меня успех в жизни, и проект, разработанный мной –молодым инженером, был принят и внедрен как новый метод закачки цемента в водяной пласт под высоким давлением. Он дал хорошие результаты, и с тех пор все наши нефтяники называют его «методом Байбакова».

Первый успех окрылили молодого специалиста. Вторая изобретательская разработка Н.К. Байбакова – метод беструбной эксплуатации нефтяных скважин, при котором вместо остродефицитных в те годы насосно-компрессорных труб использовались обсадные колонны для подъема нефти на поверхность. Метод этот сыграл своевременно свою роль: множество скважин, простаивавших из-за нехватки насосно-компрессорных труб, было пущено в работу, что помогало выполнять планы добычи.

Жизнь Николая Константиновича в те годы была ясна и пряма. И все-таки появилась в ней тревожная тень. Она вдруг надвинулась зловещим словом «вредительство». За «вредительство» в одночасье сняли с работы и отдали под суд управляющего трестом «Лениннефть» А.И. Крылова. Та же судьба постигла и многих других специалистов. На их место приходили новые люди, но и они быстро попадали «под подозрение» при первых же неурядицах на произвдстве.

Верные друзья под большим секретом осторожно сообщили Байбакову, что он, тогда уже заведующий промыслом, тоже «подозревается». За что, почему? Факты, дескать, налицо. За то, что прикрывал «вредителей». Да еще, к несчастью, на промысле случились две аварии: из-за негодности подъемного оборудования в скважины упали насосно-компрессорные трубы. Но неужели кто-то может подумать, что это произошло по злому умыслу? Выходит, что может. Не зря же слушок такой пополз среди людей. Начальство подозрительно косится. Верное знамение времени – известно чем в таком случае все может кончиться. А если вдруг еще какая-нибудь авария случится, лучше уехать на некоторое время из поля зрения, уехать куда-то, забудут о тебе, и тучи сами собой рассеются.

Так говорили мне мои опытные друзья и посоветовали не брать очередной отсрочки от призыва в Красную Армию (ее давали специалистам, не прошедшим в инститиуте военной подготовки, но работающим на руководящих должностях). Теперь уж от отсрочки я отказался. И вот в течение 1935–1936 годов прошел красноармейскую службу на Дальнем Востоке. Нелегко здесь пришлось нам, южанам, в сорокаградусные морозы. Но службу в армии я и поныне вспоминаю как один из лучших периодов моей жизни. Армия помогла мне физически закалиться, выработать выдержку и выносливость, которые мне впоследствии очень пригодились.

Вспоминаю, как служил в особом, 184-м артиллерийском полку рядовым красноармейцем, а затем получил звание командира. Артиллерия полка базировалась на конской тяге, и мы, как заправские конюхи ухаживали за лошадьми, старательно чистили их скребницами им спины и бока, засыпали в кормушки овес и сено, купали в местной речушке летом. На каждую пушку приходилось по шесть лошадей. Лошади были терпеливы и доверчивы, и мы привязывались к ним все сердцем, отчего тяжелая служба наша - воинские учения, ночные дозоры, походы через тайгу в 30-40-градусные морозы - казались нам легче.

Уже под конец моей службы, когда я был в офицерском звании, за мной закрепили строевого коня, которого звали Каштанкой. Конь был высокий и стройный, и я, выучившись верховой езде, любил погарцевать на нем, и что греха таить, покрасоваться, ибо и конь мой, как я заметил, любил показать себя, как говорится, и видом, и ходом. И до сих пор, в моем домашнем кабинете висит на стене фотография Каштанки, на котором сижу я. Вот какие тяжелые годы прожил, много перевидал, а своего коня помню, как свою молодость.

Наконец, армейская служба подошла к концу, и Николай Байбаков в январе 1937 года вернулся в родной Баку, сразу же пришел на промысел и стал работать заведующим промыслом, правда недолго: в августе того же года его перевели на должность главного инженера треста «Лениннефть». Не прошло и года, как новое назначение - управляющим этим трестом.

И вот внезапно новая перемена в его жизни. Н.К. Байбакову пришлось снова покинуть родные края, расстаться с родными, коллегами. Поводом, видимо, послужило его выступление на Всесоюзном совещании нефтяников в марте 1938 года, где речь шла о путях увеличения добычи в стране. Это совещание возглавлял тогдашний нарком топливной промышленнности Л.М. Каганович.

В своем выступлении я, как управляющий трестом, рассказал об опыте работы своего коллектива, о борьбе с обводнением скважин, внедрении новой техники, что значительно увеличило добычу нефти. Честно и прямо, не кривя душой говорил и об упущениях в работе, о недочетах, тормозящих развитие Ленинского треста. Чувствовалось, что зал слушает меня понимающе, сочувственно.

Слушал меня и Л.М. Каганович, упершись заинтересованным взглядом в меня, порой что-то записывая на лежащей перед ним листе бумаги. В этом все и дело! Как потом я узнал, мое выступление, понравилось ему прямотой поставленных вопросов, потом он и обратил внимание на меня.

Через два месяца после совещания меня вызвал к себе М.Д. Багиров, угостил чаем и тут же без обиняков сообщил, что приказом наркома топливной промышленности Л.М. Кагановича я назначен начальником недавно созданного объединения «Востокнефтедобыча» в Куйбышеве.

Задача, поставленная перед Н.К. Байбаковым была не из легких. Перед объединением была поставлена задача выполнить решение XVIII съезда партии о создании стратегического нефтедобывающего района между Волгой и Уралом – иначе говоря, «Второго Баку», в который включили новорожденные тресты «Башнефть», «Сызраньнефть» и «Эмбанефть». Более развитым к том времени был «Башнефть», где уже трудились прибывшие сюда опытные буровики из Баку и Грозного. Они пробурили здесь первые скважины и получили первые фонтаны нефти «Второго Баку».

В 1938 году объединение «Востокнефтедобыча» добыло около четырех миллионов тонн нефти. Тогда еще не знали о существовании мощных девонских нефтяных пластов, открытие которых через несколько лет коренным образом изменило ситуацию в этом районе, таком важном для хозяйства и обороны государства. Значит, в пристальном внимании ко «Второму Баку» проявилась важнейшая государственная интуиция, определившая судьбу страны в годы тяжелейших испытаний.

Волей судьбы я проработал в «Востокнефтедобыче» всего лишь около года. В 1939 году в Наркомате топливной промышленности было образовано Главное управление по добыче нефти в восточных районах страны. И это было вполне разумно, так как при сильной централизации управления экономикой все важнейшие вопросы и, конечно, «Второго Баку» решались в Москве. И я был назначен начальником этого Главка. Но опять ненадолго: в 1940 году меня утвердили заместителем наркома топливной промышленности под «железным» началом Кагановича, с которым судьба, таким образом, связала меня тесно. Теперь я встречался с ним и на коллегиях, и на деловых совещаниях, и у него в кабинете, доводилось беседовать лично с ним.

Многие, кому доводилось работать с Л.М. Кагановичем отмечали его крутой норов. Отсюда и прозвище - «железный нарком». Он был фигурой во всех смыслах внушительной. Его известность, влияние и власть могли приводить в трепет и страх. Тем более все знали его близость к Сталину. Во время тяжелейших физических перегрузок поражала его неистощимая работоспособность, но это было скорее всего проявление физической энергии и выносливости типичного руководителя силового стиля. Вместе с тем ему ничего не стоило грубо и часто ни за что обругать, обидеть и оскорбить подчиненного. Доходило дело и до рукоприкладства. А необузданная вспыльчивость зачастую вредила и делу. Он мог, толком не разобравшись, под влиянием «минуты» подписать приказ о снятии с дожности лично ему не угодившего, но дельного работника. В бешенстве он иногда до того раскалялся, что грозил карами и тюрьмой за невыполнение его, наркомовских указаний. А то, что это не пустые слова, доказывалось тем, что порой люди из его аппарата вдруг без всяких причин исчезали и больше нигде не появлялись. Нельзя сказать, что фигурой такого склада было работать легко и просто.

Однако больше всего, быть может, работа Н.К. Байбакова в Наркомате осложнялась еще и тем, что Каганович, будучи наркомом, не очень знал нефтяное дело, поверхностно оценивал его проблемы, нередко игнорировал мнения профессионалов. А ведь эта работа требовала много сил и нервов.

Громадные физические и психологические нагрузки выработали в нас, руководителях, особый, беспощадный к себе стиль работы. Если наркомы работали в «сталинском режиме», то есть по ночам, то их заместители фактически и дневали, и ночевали в наркоматах. Иногда я не спал по двое суток подряд. Обычно в 4-5 часов утра Поскрёбышев, заведующий Секретариатом ЦК ВКП(б), звонил членам Политбюро и сообщал, что Сталин ушел отдыхать. Только после этого расходились по домам Берия, Маленков, Каганович, Молотов и другие члены Политбюро.

Каганович же, следуя этому режиму работы, по обыкновению ночью собирал нас и давал указания подготовить к утру ту или иную справку, или записку по интересующему его вопросу. Он уезжал, а мы весь остаток ночи спешили ко времени составить эту справку или докладную и тут же, уже ранним утром включались в свою насущную работу – и к 11 часам, к приезду Кагановича, требуемые им бумаги лежали на его столе. Бывало читает он их, а по выражению лица видно, что смысл читаемого до него не доходит. Иногда поморщившись, не сдержав себя, швырял эти бумаги в корзину и давал нам новое торопливое указание....

Разумеется, с самой большой тщательностью и старанием готовились материалы для правительственных решений и лично для Сталина, который требовал самой полной информации о состоянии дел в нефтяной промышленности.

Впервые Н.К. Байбакову довелось встретиться со Сталиным в 1940 году на совещании в Кремле, где обсуждались неотложные вопросы нефтяной отрасли. Ему было поручено сделать сообщение об обеспечении народного хозяйства и армии горючим в связи с нарастанием опасности войны.

Надо ли говорить, как я волновался в приемной Сталина, ожидая вызова на заседание! «Смогу ли взять себя в руки, не растеряться на этом высоком собрании под председательством Первого секретаря?..» Но вот я вошел в большой кабинет, где царила обстановка вовсе не торжественная, а вполне деловая и спокойная, и я сразу почувствовал, как напряженность моя спала, я перевел дух, кто-то показал мне место, где я должен присесть, и уже успокоившись, старался сосредоточиться на содержании записки, которую я держал в руках. В ней - сжато суть проблем ускоренного развития промыслов за Волгой, особенно Башкирии – ведущем районе «Второго Баку». Хотя работая в Москве, не забывал я и о делах ишимбайских, всех начинаниях башкирских нефтяников и всеми мерами старался им помочь. (Может быть поэтому мне впоследствии было присвоено звание почетного гражданина города Ишимбая).

Еще раз внутренне уверив себя, что хорошо знаю порученные мне вопросы, я огляделся, увидел Сталина. Да, он, знакомый облик, знакомый полувоенный френч человека, которого я знал по портретам. «Все нормально, обыкновенно!» - совсем успокоился я. И тут мне предоставили слово, и голос мой зазвучал спокойно и деловито: видимо, и мне передалась атмосфера деловитости и дружественности этого кабинета.

Сталин, держа свою знаменитую трубку чуть-чуть в бок от себя, неторопливо и мягко ступая по ковру, прохаживался по кабинету, слушал внимательно, не перебив ни разу. А когда я смолк, он приостановился, словно что-то решал про себя, и после небольшой паузы начал глухим и негромким голосом задавать вопросы.

– Какое конкретно оборудование вам нужно?

Я отвечал уже совсем спокойно, вдаваясь в такие детали, в которые, готовясь к сообщению, не думал вдаваться. Сталин выслушал и опять спросил:

– Какие организационные усовершенствования намерены ввести? Что более всего сдерживает скорейший успех дела?

Я подробно перечислил все наши дела и задумки, сказал и о «тормозах».

И опять Сталин, сделав несколько шагов по кабинету, не откладывая дела на потом, принял соответствующие решения. Эта конкретность и переход сразу от слов к делу окрылили меня и обрадовали.

Проблемы развития нефтяной отрасли не раз рассматривались на совещаниях у Сталина и более широко - с привлечением руководителей нефтяных комбинатах и трестов. И мне стал понятен подход Сталина к принятию ответственных решений, основанных на изучении как можно большего круга фактов и мнений, чтобы из многочисленных, казалось бы, второстепенных звеньев извлечь главное звено, решающее. Причем он был дотошен тут, вникал во все мелочи, умел выявлять то, что истинно думают его собеседники, не терпя общих и громких фраз. Чтобы говорить со Сталиным, нужно было отлично знать свой предмет, быть предельно конкретным и самому иметь определенное мнение.

На многих примерах я лично убедился в том, что Сталин уважал смелых и прямых людей, тех, кто мог говорить с ним обо всем, что лежит на душе, честно и прямо.. Сталин таких людей слушал, верил им, как натура цельная, прямая.

Не всегда при обсуждении спорных вопросов Сталин высказывал свою точку зрения, но мы, участники кремлевских совещаний утверждались в уверенности: Сталин в любом сложном деле знает, что предпринять. Никогда, ни разу не принимал он пустых или расплывчатых директив, а с особой тщательностью продумывал и определял все пути к безусловно верному решению и его выполнению. Только тогда, когда окончательно убеждался, что нужное решение найдено и оно реально выполнимо, Сталин твердо подытоживал: «Итак, я утверждаю».

Как же Сталин относился ко мне лично? То, что я действительно легко освоился в общении с ним, отвечал на его вопросы четко и точно, отстаивая интересы своего дела, – заслуга прежде всего хозяина кремлевского кабинета, умевшего создавать доверительно-деловитую атмосферу на совещаниях.

Я до сих пор не скрываю того, что был в числе тех, кто учился у Сталина, считая, что его ясный и решительный стиль должен быть присущ руководителям любого ранга. Где бы я ни работал и при Сталине, и после него, я, следуя его примеру, всегда в меру своих сил старался внимательно выслушать каждого, с кем работал, искать истину в сопоставлении различных мнений, добиваться искренности и прямоты каждого личного мнения, но, прежде всего, искать доступные, реальные пути выполнения поставленных задач.

В 1940 году Наркомат топливной промышленности был разделен на два наркомата: один ведал нефтью, другой углем. Наркомом нефтяной промышленности стал И. Седин, до этого работавший секретарем Ивановского обкома партии. Н.К. Байбаков получил пост его заместителя. В октябре того же года Седин доложил по телефону Сталину о том, что его задание выполнено - добыто 100 тысяч тонн нефти! Все эти результаты давались ценой неимоверных усилий работников всех уровней промышленности – от простого бурильщика до руководителя самого высшего звена. Страна спешно и упорно готовилась к неизбежной схватке с фашизмом, и военный аспект был преобладающим в работе всей отрасли.

Вот и работу первого заместителя наркома нефтяной промышленности СССР в те годы иначе как «Наркомовскими днями и ночами» не назовешь. Как и во времена работы с Кагановичем отдыхать доводилось только урывками, чтобы хоть чуть отдышаться, выспаться. Выходных и отпускных дней тоже не было. Все рабочие дни были расписаны буквально по минутам, и все равно времени не хватало. День сливался с ночью.

С личной жизнью при таком графике работы никак не клеилось. Знакомство с судьбой оказалось случайным. Однажды в комнату отдыха, где я в то время обедал, вошла девушка – новый работник наркомата. Окончив инженерно-экономический институт, она работала референтом заместителя наркома по строительству. Принесла на подпись срочный документ. На вид ей было всего двадцать, аккуратная, строгая, но очень миловидная с умными живыми глазами. Чем-то она меня сразу тронула, и я тут же выяснил, что зовут ее Клавой; и совершенно неожиданно для себя предложил первое, что пришло в голову – глупее, как говорится, не придумаешь:

– Садитесь Клава, обедать со мной.
– Нет, нет, что Вы! – вся вспыхнула она.
- Ну, если не хотите обедать, – уже осмелев, сказал я, – тогда вечером приглашаю вас в кино. Пойдете, а?

Она согласилась. И мы стали встречаться.
Как-то узнав об этом Каганович сказал управляющему делами, чтобы он достал мне два билета в театр. После спектакля – была не была! – я пригласил Клаву в ресторан и, обязав себя быть решительным сказал ей:

- Вот что Клава. Нет у меня времени на ухаживания. Совсем нет. И если я тебе нравлюсь – то вот моя рука. А если нет – прогони меня сейчас же.

– Можно мне подумать? – тихо спросила она.
– Можно. Даю тебе полчаса подумать.

Не помню, что думал и чувствовал я, говоря так, но говорил не в шутку, а вполне серьезно. Я знал, что такого удобного случая для объяснения с Клавой может больше не представится. И еще я знал, кому я даю такой срок на обдумывание, видел по ее глазам, по всему ее милому, доверчивому облику. Клава – свой, надежный человек, она понимает, в каком сверхжестком режиме я живу, у нас общие мысли и заботы.

На другой день Николай Константинович и Клавдия Андреевна расписались в ЗАГСе. Они прожили вместе сорок три года, как сорок три дня, душа в душу и сердце в сердце, в согласии и любви. У них родились дочка и сын.

В те молодые, незабвенные дни супружества нам молодым, полным сил и надежд, будущее казалось ясным, без единого облачка. Но впереди была гроза войны.

С первых часов войны наркомату нужно было срочно развернуть широкую работу по организованному набору добровольцев в нефтяную промышленность, разумеется только для тех, кто получил освобождение от призыва в действующую армию. А это в основном подростки, женщины, пенсионеры – десятки тысяч. К счастью, нефтяники уже имели богатый опыт самого ускоренного и массового обучения. Задача облегчалась еще и тем, что в первых рядах шли действительно добровольцы, движимые высоким чувством долга перед страной.

Новички нефтепромыслов и заводов были готовы к любой, даже физически неимоверно тяжелой работе. Заменяя ушедших на фронт, шли в бригады по добыче нефти, бурению, подземному и капитальному ремонту скважин.

Они знали, в каких условиях предстоит трудиться: по почину бакинских промыслов вся отрасль переводилась на 12-часовой рабочий график без выходных и отпусков до окончания войны.

Нефтяники нового призыва не роптали на сразу же свалившиеся на них тяготы. Их самоотверженность исходила из ясного сознания того, что от добытчиков горючего непосредственно зависит жизнь и смерть солдат на не бывалой дотоле войне – войне моторов. Фронт требовал горючего, ибо никакие моторы без него не потребуются.

В трагическом 1941 году советская нефтяная промышленность не только устояла, но и сумела шагнуть вперед. Так, нефтяники Баку, тогда главного нефтедобывающего района СССР, с честью выполнили все государственные задания 1941 года и дали в первый год войны фронту и Родине 23,5 миллиона тонн нефти – показатель небывалый за всю историю нефтяного Баку.

Как могло случиться такое чудо? Основной предпосылкой его стала, конечно же, небывалая трудовая активность и самоотверженность людей, но и в неменьшей мере накопленный нами ценнейший опыт планового управления хозяйством.

Как и прежде, задания выверялись и просчитывались очень тщательно, прежде всего, исходя из задачи свезти все узлы и связи к созданию единого оборонно-хозяйственного механизма страны.

Вот, например, почему в состав созданного при Наркомате нефтяной промышленности специального штаба, который поручили возглавить мне, уполномоченного Государственного Комитета Обороны (ГКО) по обеспечению фронта горючим, входили представители Наркомата обороны и Главнефтесбыта. Штаб собирался фактически каждый день и работал четко и слаженно. Особое значение в штабе придавалось обмену оперативной информацией с мест – о возможностях и нуждах трудовых коллективов и особенно потребностях фронтов, после чего принимались решения об обеспечении их горючим.

Из тех, кто никогда не боялся предлагать штабу самые ответственные и крупные решения, мне больше всех запомнился Андрей Васильевич Хрулёв – начальник Главного управления тыла Красной Армии. Ноша ответственности была на него взвалена небывалая и непомерная, и все-таки он нес ее спокойно и мужественно. Я рад, что в такую тяжелую годину мне довелось работать с такими людьми как он, – прямодушными и обязательными в каждом слове.

Значение нефти как стратегического сырья, способного решить исход всей войны понимало и гитлеровское руководство. Проблема горючего для Германии была действительно важнейшей. К началу военных действий они производили лишь 8-9 миллионов тонн бензина и дизельного топлива, в основном из угля. Своей же нефти они практически не имели, в какой-то мере восполняя свои потребности из союзной им Румынии. Но не хватало и ее. Вот почему нацисты возлагали большие надежды на захват кавказских нефтепромыслов.

Еще 3 июля 1941 года начальник Генштаба сухопутных сил вермахта Гальдер записал в своем дневнике слова Гитлера, сказанные им на одном из совещаний: «Пришло время заглянуть вперед. Речь идет от открывшейся возможности завладеть Донбассом и Кавказским нефтяным районом. Для операции на Кавказе потребуются крупные силы, но за нефть следует заплатить любую цену...»

Ставка была велика. 1 июля 1942 года на совещании группы армий «Юг» Гитлер снова заявил: «Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен буду покончить с этой войной».

В один из тех жарких июльских дней меня вызвал в Кремль Сталин. Неторопливо пожал мне руку, взглянул на меня спокойно и просто негромким, вполне будничным голосом говорил:

– Товарищ Байбаков, Гитлер рвется на Кавказ. Он объявил, что если не захватит нефть Кавказа, то проиграет войну. Нужно сделать все, чтобы ни одна капля нефти не досталась немцам.

И чуть ужесточив голос, добавил:

– Имейте ввиду, если вы оставите немцам хоть одну тонну нефти, мы вас расстреляем.

Я до сих пор помню этот голос, хоть и спокойный, но требовательный, спрашивающий, его глуховатый тембр, твердый кавказский акцент.

Сталин не спеша прошелся по кабинету и после некоторой паузы снова добавил:

– Но если вы уничтожите промыслы преждевременно, а немец их так и не захватит и мы останемся без горючего, мы вас тоже расстреляем.

Тогда, когда почти снова повторялось лето 1941 года, очевидно, видно, иначе и нельзя было говорить. Я молчал, думал и, набравшись духа, тихо сказал:

– Но вы мне не оставляете выбора, товарищ Сталин.

Сталин слега остановился возле меня, медленно поднял руку и слегка постучал по виску:

– Здесь выбор, товарищ Байбаков. Летите. И с Будённым думайте, решайте вопрос на месте.

Вот так, с таким высоким отеческим напутствием я был назначен уполномоченным ГКО по уничтожению нефтяных скважин и нефтеперерабатывающих предприятий в Кавказском регионе, а если потребуется, и в Баку.

На следующий день в ГКО была создана группа специалистов для проведения особых работ на промыслах Северного Кавказа. По предложению Н.К. Байбакова организовать работу было решено следующим образом: если враг приблизится к промыслам, демонтировать и вывезти на восток страны все ценное оборудование, малодебитные скважины немедленно вывести, а особо богатые использовать до последней, критической минуты, а при самых крайних обстоятельствах также уничтожить.

В группу для особых работ под руководством Н.К. Байбакова вошли опытные инженеры-нефтяники (Н. Тимофеев, Ю. Боксерман и др.), а также специалисты взрывного дела из Наркомата внутренних дел.

Специальным самолетом они вылетели в Краснодар, где на промыслах края денно и нощно вели разработки технологии вывода из строя и отрабатывали методы долговременной консервации скважин. Использовался и опыт английских специалистов, которые ликвидировали нефтяные скважины на острове Борнео в 1941 году.

Однако зарубежный опыт оказался не столь эффективным. В результате был разработан свой, наиболее радикальный и надежный способ, который впоследствии себя полностью оправдал.

Все работы по подготовке промыслов к уничтожению предписывалось вести только с ведома штаба Южного фронта, которому мы непосредственно подчинялись. Мне сообщили, что штаб и командующий фронтом С.М. Будённый после того, как был оставлен Ростов-на-Дону, находятся в Армавире, и мы поспешили вылететь туда на У-2.

С высоты развернулась страшная картина всеобщего отступления. Внизу пылали хутора и станицы, по дорогам и проселкам отходили наши армейские части – где редкими колоннами, где разрозненными группами, а где толпой вместе с беженцами. Над Армавиром, когда наш самолет стал снижаться, мы с ужасом обнаружили на земле прорвавшуюся немецкую бронетехнику.

Штаб фронта и его командующего мы отыскали в станице Белореченской. Увидев Семёна Михайловича, я выпалил сходу:

- Семён Михайлович, давайте команду на проведение спецмероприятия!

- Коля, не торопись, - добродушно ответил Будённый. - Моя кавалерия остановила танки.

Однако положение было крайне тяжелым. Я собственными глазами видел как спешно отступали наши войска. Не забыл я и того, как Сталин постучал пальцем в висок, произнеся: «Выбор здесь...» Да, нужно думать самому, как теперь действовать, с учетом всей сложности ситуации. Ясно, что немцев сейчас никак не задержим, и если они захватят краснодарские промыслы в целости и сохранности, то получив горючее для своей техники, с еще большей яростью и силой ринутся к Волге и Кавказу, и тогда не сносить мне своей головы. Да что там моя голова!

По телефону из штаба фронта на свой страх и риск я отдал нефтяникам приказ – приступить к немедленному уничтожению скважин, а сам сел в машину и поспешил на промыслы. Не успел я доехать до станицы Апшеронской, как меня разыскал по телефону член Военного Совета Южного фронта Каганович и дал команду на ликвидацию промыслов.

Работа моей группы развернулась полным ходом под боком у немцев, ибо они уже подошли к станице, откуда простирался на восток район нефтепромыслов Краснодарского края. Апшеронскую электростанцию мы взорвали уже под автоматным и пулеметным огнем врага.

Трудно передать состояние людей, разрушавших то, что строили сами, чему отдали все свои силы и считали делом и подвигом всей жизни. Когда взрывались первые (по графику) нефтеперекачивающие и компрессорные станции, люди не скрывая слез, плакали, метались в душевном смятении. Потом, как бы отупев от горя, примирились с необходимостью разрушать созданное ими. Ожесточенно и сурово думали, получая хоть какое-то облегчение: ничего, зато врагу не достанется ни капли нашей нефти!

Все намеченные спецработы выполнялись быстро. До августа 1942 года на восток страны было вывезено около 600 вагонов с оборудованием, в район Грозного была вывезена вся добытая за последние дни нефть. Но враг наступал, и приходилось уничтожать все новые и новые промыслы.

Так или иначе, главное задание Комитета Обороны было выполнено. На Кубани враг так и не получил ни одной капли горючего. Впоследствии стало известно, что в Германии уже было создано акционерное общество «Немецкая нефть на Кавказе». Однако почти за полгода немецкой оккупации Кубани прибывшим сюда из Германии специалистам по нефтедобыче не удалось восстановить ни одной скважины. Немецкие танки и самолеты остались на скудном рейховском пайке.

Уже после освобождения Краснодара советскими войсками, вернувшись на промыслы, был обнаружен огромный запас труб, завезенный сюда из Германии для разработки нефтяных месторождений. Вот как вышло: не отдав ничего своего оккупантам, мы даже получили трофеи. Трубы эти очень пригодились для восстановления промыслов.

В сентябре я вернулся в Москву, к делам в наркомате. Не сразу, признаюсь, удалось войти в рабочее состояние и душевное равновесие. Перед глазами неотступно стояли сцены и картины увиденного и пережитого мной во фронтовой полосе: кроваво-черные кусты взрывов, заживо заваленные землей и щебенкой люди, убитые, смертельно раненные стонущие солдаты, слезы, разрушения.

Между тем фронтовая обстановка по-прежнему оставалось тяжелой и требовала максимальной рабочей сосредоточенности. Враг, выйдя к Волге в районе Сталинграда, отрезал пути снабжения фронтов горючим, ранее проходившим от Баку через Ростов-на-Дону по железной дороге, и по Волге. Положение становилось критическим. Ведь Бакинские промыслы продолжали оставаться основными источниками нефтеснабжения страны.

Вот тут и проявилось со всей силой и важностью стратегическое значение «Второго Баку», строительство которого началось еще до войны, и жизненную важность его мы так остро ощутили. Хотя его доля в общесоюзной добыче была сравнительно невелика, но это была золотая доля – нефть, перерабатываемая практически на месте добычи заводами Центра и Поволжья.

Из-за постоянных перебоев с вывозом нефти и нефтепродуктов бакинские нефтехранилища оказались переполненными, нефть девать стало некуда и большое количество скважин консервировалось. Что делать в такой фактически безвыходной ситуации? Не прекращать же добычу нефти, когда потребность в ней отчаянная. Требовалось незамедлительно использовать весь огромный трудовой опыт и потенциал бакинских нефтяников, техническую смекалку и умение находить неординарные решения.

И вот возникает невероятное, с точки зрения технологии, предложение: нефть добывать не сбавляя прежних темпов, и гнать ее по трубопроводам на перерабатывающие заводы в «Черный город», снимать там энергетическую верхушку, а остаток возвращать обратно и закачивать в нефтяной пласт. Конечно, такое предложение даже для бывалых знатоков нашего дела казалось нереальным. И, взвесив все за и против, я признал предложенный выход единственно возможным, полностью поддержал и санкционировал его реализацию.

Однако для того. чтобы более полно использовать потенциал Баку, возникло куда более радикальное решение о быстрой разработке нефтеносных районов между Волгой и Уралом. ГКО обратился к бакинским промысловикам с призывом срочно перебазироваться в необжитые районы для поднятия нефтяной целины, для ускорения добычи нефти в нужных стране объемах.

Как первый заместитель наркома Н.К. Байбаков был назначен представителем ГКО по перебазированию большого количества нефтяников и техники кавказских районов на Восток. С этой задачей он справился блестяще.
Всего за три месяца почти 9 тысяч бакинских нефтяников, большинство с семьями организованно выехали в восточные районы. На колесах оказался почти весь цвет нефтяной промышленности Азербайджана. «Второй Баку» постепенно набирал силу.

Битва за нефть наполнена и подвигом, и драмой. И, как всякая битва, протекала неровно: успехи сменялись неудачами, имелись свои прорывы и критические ситуации. Когда гитлеровцам казалось, что теперь-то они перекрыли все пути поступления нефти на наши нефтеперерабатывающие заводы, снабжавшие фронт горючим, нефть неожиданным для них способом все же на эти заводы поступала. И то, что у нас с невероятной быстротой нарастало количество самолетов и танков, полностью обеспеченных горючим и боеприпасами, ошеломляло врага, вносило смятение в его ряды.

Вот лишь некоторые эпизоды грандиозной битвы за нефть.

В невероятно короткие сроки был проложен нефтепровод Астрахань-Саратов, для которого частично были использованы трубы и насосные станции из демонтированного трубопровода Баку-Батуми. И построен он был в напряженные дни Сталинградской битвы!

Весной 1942 года, когда Ленинград оказался отрезанным от Большой земли, по льду и дну Ладоги всего за 50 дней был проложен 28-километровый бензопровод, пропускавший до 400 тонн горючего в сутки. Он обеспечивал топливом и Ленинградский фронт, и город.

В 1942–1943 годах была решена и невероятно трудная задача обеспечения природным газом оборонных заводов Поволжья. За счет эвакуации предприятия из западных районов страны был создан промышленный центр Безымянка вблизи Куйбышева, где сосредоточились наши авиационные заводы. Для их обеспечения топливом в короткие сроки был проложен трубопровод от Бугурусланских месторождений до Безымянки, в район, дававший огромное количество военной техники, в том числе и знаменитые штурмовики.

В конце 1942 года впервые большая группа нефтяников была награждена орденами и медалями. Н.К. Байбаков был отмечен орденом Ленина.

Исход великой победоносной для Красной Армии Сталинградской битвы поставил точку и в грозной эпопее битвы за нефть. Открылся, наконец, свободный доступ по Волге для бакинской нефти.

В 1944 году Н.К. Байбаков был назначен на должность наркома нефтяной промышленности.

Мое назначение на этот пост предварительно со мной никак не обсуждалось. И только через три месяца Сталин вызвал меня для беседы о состоянии дел в отрасли.

В Кремле, в приемной Сталина я появился точно в назначенное мне время. А.А. Поскрёбышев попросил лишь меня немного подождать, сказав, что Сталин сейчас занят в своем кабинете поиском какой-то нужной книги. Больше он ничего не сказал, сосредоточенно копаясь в своей папке. Все знали, что Поскрёбышев говорит ровно столько, сколько нужно для ответа. Он молча дважды поднимался с места, заглядывая в кабинет и возвращаясь, кратко сообщал: «Нужно подождать». Наконец, в третий раз сказал:

– Товарищ Сталин, видимо, нашел нужную книгу и читает, стоя на стремянке. Вы войдите, ну, кашляните, чтоб услышал.

Я тихо вошел в кабинет, уставленный книжными полками. Сталин много читал, известно, что он прочитывал в день сотни страниц, даже на работе он пользовался всей литературой, которая его интересовала. Стенка эта была вся забита книгами по истории, экономике, философии. Сейчас ее нет – все выбросили.

Вошел – и остановился, смотрю стоит Сталин, Верховный Главнокомандующий, правда спиной ко мне. Ну, подхожу, кашлянуть я всегда успею. Я посмотрел на него, как он выглядит: одет в серый френч и мягкие сапожки, очень скромно для первого лица в государстве...

... Я все таки решился и кашлянул в кулак. Сталин неторопливо оглянулся и поставил книгу на место.

– А-а, Байбако, молодой человек! - медленно потянул он (назвал меня Байбако он как-то дружески, с каким-то душевным расположением). И повторил чуть официальнее:

– Садитесь, товарищ Байбаков, пожалуйста, вон там.

Он опустился со стремянки, пожал мне руку и, раскуривая трубку, начал ходить по кабинету.

– Товарищ Байбаков, мы назначили вас наркомом нефтяной промышленности.

И хотя меня это сообщение не удивило, так как я уже фактически управлял отраслью в качестве главы, но эти слова означали для меня окончательное утверждение в новой должности.

Я набрался решительности и спросил:

– Товаищ Сталин, но ведь перед этим никто даже не поинтересовался, смогу ли я справиться?

Сталин искоса с какой-то своей затаенной улыбкой взглянул на меня, затянулся трубкой, откашлялся и негромко сказал:

– Товарищ Байбаков, мы хорошо знаем свои кадры, знаем кого и куда назначать. Вы коммунист и должны помнить об этом...

Далее разговор зашел о проблемах нефтяной индустрии.

– Вы знаете, что нефть – это душа военной техники?

– Товарищ Сталин, – подтверждая, ответил я,– это не только душа военной техники, но и всей экономики.

– Тем более скажите, что нужно, – доверительным тоном подбодрил меня Сталин, – для развития отрасли.

– Надо «Второе Баку» осваивать, там мы открыли два крупнейших месторождений – ударили фонтаны. Это очень перспективные месторождения.

Сталин меня выслушал, прошелся раз-другой вдоль стола и настойчиво повторил:

– А что нужно?

– Капиталовложения мне нужны, товарищ Сталин, оборудование. А еще нужны знающие строители.

Я решился тут же изложить все свои наиболее принципиальные соображения о путях развития нефтяной промышленности. Сталин слушал вдумчиво, сосредоточенно.

-Хорошо! - наконец, сказал он, - Вы изложите все эти конкретные требования в письменной форме, я скажу Берии.

Сталин тут же набрал номер телефона Берии, как первому заместителю Председателя Совнаркома, который курировал топливные отрасли.

– Лаврентий, вот здесь товарищ Байбаков, все, что он просит, дай ему.

Кажется самый трудный вопрос был оперативно, без всяких проволочек решен. Забегая вперед скажу, что наша отрасль вскоре получила все –и материалы, и оборудование, и толковых строителей.

И вдруг Сталин снова повторил:

– Нефть – это душа военной техники. Мы создали и танки, и самолеты, и машины – хорошие. Много у нас и трофейной техники. Но все это не придет в движение, если не будет бензина, дизельного топлива...

Я предложил Сталину, назвав конкретные оборонные заводы, перевести их на выпуск буровых станков и другого нефтяного оборудования для промыслов. Сталин тут же отдал необходимые и важные распоряжения. Так, говоря языком сегодняшнего дня, началась в стране конверсия предприятий, подлинная конверсия, а не уродливая, когда предприятия высоких технологий начали выпускать сковороды и кастрюли.

Этот, продолжавшийся полтора часа разговор, был сложным. но и одновременно ясным, насыщенным мыслями и решениями, одним из определяющих судьбу нашего государства, и особенно нефтяной отрасли в конце войны, в преддверии мирных, послевоенных лет. Когда он закончился, Сталин вдруг опять спросил:

– Вот вы – такой молодой нарком.... Скажите, какими свойствами должен обладать советский нарком?

– Знание своей отрасли, трудолюбие, добросовестность, честность, умение опираться на коллектив – начал медленно и подробно перечислять я.

– Все это верно, товарищ Байбаков, все это очень нужные качества. Но о важнейшем вы не сказали.

Тут Сталин, обойдя вокруг стола, подошел ко мне. Я решил подняться, но он не позволил, коснувшись чубуком трубки моего плеча.

 – Советскому наркому нужны прежде всего «бичьи» нервы (так характерно произнес он слово «бычьи») плюс оптимизм.

Много лет прошло с тех пор, всякое было в жизни – и хорошее, и горькое, но эти слова запали мне в душу. В трудную, критическую минуту в моей судьбе они всегда вспоминались. «Бичьи нервы плюс оптимизм» – сколько раз приходили эти слова мне на ум и чаще всего на посту председателя Госплана.

Задачи поставленные в этом разговоре стали быстро воплощаться в жизнь. Страна довольно быстрыми темпами стала оправляться он урона, нанесенного ей войной и оккупацией. Открывались новые месторождения, строились новые заводы. При этом применялись дотоле никогда не использовавшиеся методы.

Так известный геолог В.М. Сенюков предложил новый метод ускоренного открытия новых нефтяных и газовых месторождений путем бурения «опорных скважин». Обычно скважины на нефть и газ бурят вблизи районов, где они уже обнаружены, или в новых местах, исследованных геофизическими методами. Сенюков же предложил бурить скважины сразу на огромных пространствах и на значительном расстоянии друг от друга, не прибегая к трудоемким и подробным исследованиям.

Предложенный метод был испытан и полностью себя оправдал. Он помог ускорить открытие множества новых месторождений. Например, в 1955 году с его помощью было открыто крупнейшее на Урале Березовское газовое месторождение, что позволило в кратчайшие сроки обеспечить голубым топливом хозяйство и население Урала.

Тем же путем была подтверждена нефтегазоносность недр Западной Сибири, о которых еще раньше писал в своих научных трудах академик И.М. Губкин.

На рубеже 1940-1950-х годов были введены в строй крупнейшие комбинаты для производства синтетического топлива в Ангарске, Салавате и Новочеркасске.

Летом 1947 года в строй был введен крупнейший тогда газопровод Саратов-Москва, а группа наиболее отличившихся специалистов удостоена Сталинской премии.

Продолжалось восстановление и модернизация разрушенных войной старых месторождений Северного Кавказа. Новый испульс получило развитие и «Второго Баку».

Все это привело к тому, что к 1955 году объем добытой нефти составил 70 миллионов тонн. Национальный доход страны вырос к этому времени в 2,8 раза, объем промышленной продукции – в 3,2 раза, розничный товарооборот возрос в 1,8 раза.

Невиданные темпы и невиданный размах!

После смерти Сталина и с приходом к власти Н.С. Хрущёва наступила пора, «так называемой» оттепели. Выдвижение Хрущёва на первую роль в партии, а значит, в государстве, для многих было неожиданным. Все-таки он до этого не входил даже в первую «пятерку» членов Политбюро, над ним еще витала тень сталинской полуопалы. Не числилось за ним ни громких всенародных деяний и заслуг, ни теоретических работ, только голод на Украине, о котором старались не вспоминать, как и о сдаче Киева в 1941 году. Зато бытовало мнение –крепок, ухватист, хороший хозяйственник, то есть типичный партийный практик, умеет вызвать к себе симпатию простой речью и обхождением, располагал к себе и внешний облик: простецкое лицо и жесты, простодушие, как знак добропорядочности.

Конечно, такие чувства владели и мной, когда в августе 1955 года неожиданно я был вызван в ЦК, к Н.С. Хрущёву. Помню, он встретил меня, уверенно стоя на ковровой дорожке своего кабинета, по-простецки засунув руки в карманы просторного, мешковатого пиджака, широко и приветливо улыбаясь. Я подошел к нему и он дружески пожал мне руку и широким жестом пригласил располагаться. Сам же сел за стол, а я в кресло у стола.

Уже в этом было что-то от нового, «хрущевского стиля» – намек на равенство в этом кабинете, на простоту отношений, мол нет ни подчиненного, ни начальника – вождя, а есть деловое партийное содружество.

Говорить он начал тепло, по-дружески. Более всего неожиданным было то, что он хвалил меня как руководителя отрасли, которая в короткие сроки достигла крупнейших результатов в увеличении добычи нефти и газа. Не успел я еще подумать к чему это он, как вдруг, он без всякого перехода, не желая тратить лишних слов, вдруг заключил, положив обе руки на стол:

– Президиум ЦК считает целесообразным назначить вас Председателем Госплана СССР.

Это было и вовсе неожиданным предложением. В таких случаях полагается благодарить за доверие, а мне и не вспомнилось об этом от растерянности и волнения. По силам ли мне такое огромное и новое для меня дело? – думал я.

– Никита Сергеевич, я не экономист. И с планированием народного хозяйства страны не справлюсь.

Мне казалось, что я нашел нужные слова для отказа.
Хрущёв вроде бы и не удивился моему ответу. Он прищурился то ли хитро, то ли негодуя. И рукой с широко растопыренными пальцами нажал с силой на стол.

– А я? А я разве экономист? – живо отпарировал он. – Я, что ли, разбираюсь в планировании? А ведь руковожу всей экономикой страны. Приходиться. Ну так или не так?

Несмотря на этот «весомый» аргумент, я решил защищаться до конца, не боясь показаться дерзким и неуступчивым.

– Да ведь одно дело давать указания по отдельной, той или иной отрасли, и совсем другое – сбалансировать все отрасли. Все просчитать: взаимосвязи и тенденции, ресурсы. И найти оптимальное правильное решение.

Не убедил. Хрущёв и не подумал изменить тон разговора доброжелательной твердости.

 –Ничего, – вел он свою линию. – Поработаете со своим коллективом. Вживетесь – и будете выдавать правильные решения.

Доводов он моих уже не принимал: за меня уже все было решено им.

– Никита Сергеевич, дайте мне на размышление хотя бы один день!

– Ну ладно, если просите – даем вам этот один день! – благодушно, с лукавой улыбкой согласился Хрущёв.

Я вздохнул с облегчением – есть еще время подумать. И я направился в свое министерство на той же площади Ногина, где только что был. Поднялся в свой кабинет и тут же увидел кремлевского курьера с красным конвертом – знак срочности и важности. Тут же на пороге кабинета вскрыл конверт и с большим изумлением прочел постановление Верховного Совета СССР о назначении меня Председателем Госплана и освобождении от обязанностей министра нефтяной промышленнности.

Ясно, что постановление было подписано еще накануне моей встречи с Хрущёвым, и он, конечно же, знал об этом, обещая дать мне время подумать. Как же так? Разумеется, не забывчивость или несогласованность отделов ЦК. Как невероятно, но это было так – черточка нового стиля руководства.

И поскольку решения такого уровня для коммуниста – закон, я приступил к исполнению обязанностей Председателя Госплана СССР.

В новой должности Н.К. Байбаков должен был теперь отвечать за разработку плана шестой пятилетки, иметь дело со всем народнохозяйственным механизмом страны, улавливать, направлять и прогнозировать все потоки социально-экономического развития, находить главные перспективные узлы. А в сущности нащупывать, определять и обеспечивать путь экономики страны. Конечно же, ряд важных узлов этого сложного механизма ему были известны, особенно, что касалось топливно-энергетического комплекса – основу, тягловую силу всей экономики страны. С другими отраслями дело обстояло несколько сложнее.

Очень важно было быстро и основательно постичь сложнейшую механику сбалансирования всех отраслей экономики, постичь тайные силы гармонии всех составляющих единого, многовекторного организма, уловить и обозначить в плане тенденции его развития. Отделить главное от временного.

Задача невероятно трудная, и снова потребовала от нового руководителя Госплана огромного напряжения сил: Николаю Константиновичу в эти дни приходилось спать по 4-5 часов в сутки, расписывать и планировать каждый час, одновременно и работать, используя свой прежний опыт, и учиться, в том числе на опыте прежнего руководителя Госплана Н.А. Вознесенского.

Теперь мне пришлось занять место Н.А. Вознесенского. Я сразу убедился, что здесь его помнят, ценят, любят, что стиль и методы его работы сохранились и четко приводятся в жизнь. Это, конечно, радовало меня и облегчало мое «врастание» в коллектив: не нужно было перестраивать и перенастраивать людей, надо было только продолжать и совершенствовать прежние наработки. И я, учитывая это, старался использовать возможно полнее научный и интелектуальный капитал специалистов, стремился сам учиться у коллектива и затем вести его дальше.

Я продолжал настойчиво учиться по теоретическим разработкам и наметкам самого Вознесенского. Многое мне давало и непосредственное общение с его учениками и соратниками – опытными специалистами, работающими в Госплане экономистами, инженерами, разработчиками. Я с благодарностью вспоминаю их. Это Д.Г. Жимерин, Г.П. Косяченко, Г.М. Сорокин, И.Е. Опарин, Б.В. Савельев, Н.Н. Тарасов, В.Ф. Цырень, В.А. Каламкаров и много других умных и толковых.

Работа над составлением шестого пятилетнего плана шла дни и ночи: нужно было вовремя получить и обработать данные с мест, а туда, где дело застопорилось, посылали на помощь плановикам знающих спецалистов. Сотни людей были командированы на места.

Это дало свои результаты. В феврале 1956 года Госплан подготовил свой первый доклад об итогах рассмотрения предложений трудящихся по проекту директив шестой пятилетки, предложений, поступивших в ЦК партии, Совет Министров, Госплан и в редакции газет. Приходили тысячи предложений, проектов, замечаний, касающихся нужд и забот простых людей. В частности, были предложения о повышении заработной платы низкооплачиваемым работникам, о сокращении рабочего дня, увеличении пенсий. Все ценное и нужное старались учесть. Так создавался и дорабатывался первый пятилетний план под руководством Н.К. Байбакова.

Государственное планирование в годы «оттепели» находилось под постоянным вниманием и контролем Н.С. Хрущёва, который будучи главой партии занимал пост и главы Совета Министров. Спустя три месяца после вступления Н.К. Байбакова на должность Председателя Госплана СССР, он поручил ему разработать генеральный план реконструкции железнодорожного транспорта СССР. Нужно было за три пятилетки перейти полностью по всей стране с паровозной тяги на электровозную и тепловозную. Реализация такого плана позволила в несколько раз повысить КПД железнодорожных перевозок.

Столь масштабная задача потребовала от работников Госплана и прежде всего от машиностроительных отделов, предельного напряжения сил, широты действий и больших знаний. В частности, нужно было определить, где и сколько производить электровозов и тепловозов, в какие сроки и в каких количествах. В решении столь масштабной задачи должна быть задействована вся система народного хозяйства – ведь потребуется металл, моторное топливо, новые шпалы, новые конструкции для опор.

Нужно было время на составление технических и экономических обоснований по переходу на новые виды тяги, на поиски соответствующих возможностей машиностроения, на решение кадровых вопросов. На все нетерпеливый Хрущёв отвел всего за три месяца.

Проект был все-таки разработан. Правда на это ушли дополнительно два месяца. Зато в нем был учтен и ценный зарубежный опыт и реальные возможности страны. Вскоре он был утвержден на заседании ЦК.

По инициативе Н.К. Байбакова в 1955 году была учреждена новая структура – Главгаз СССР. Еще в бытность министром топливной промышленности он обращался в Правительство с подобным предложением, доказывая необходимость создания самостоятельной государственной структуры для обеспечения ускоренного развития в стране газовой индустрии, хотя и знал, что многие и в партии и в правительстве еще недооценивали значение газа и не видели перспектив его применения.

Надо сказать, что реконструкция производства, проводимая Хрущёвым, ускорила темпы строительства производственных объектов и особенно жилья. Ныне ругают знаменитые «хрущевки», а ведь только благодаря им в короткие сроки удалось переселить миллионы людей почти бездомных людей из бараков и развалюх. и простые люди в те годы от все души благодарны за это.

Немало и других полезных и хороших дел на счету Никиты Сергеевича. Вместе с тем его импульсивность, порой некомпетентность и безаппеляционность в последние годы привели к ряду срывов и ошибок. А началось все с непродуманной до конца, бесшабашной перестройкой управления народным хозяйством.

В 1956 году Н.С. Хрущёв объявил о создании совнархозов и ликвидации министерств, мотивируя это необходимостью децентрализации управления, обеспечения большей самостоятельности республик и областей страны. Это волновало всех и в ЦК, и в Совмине.

Как-то беседуя со мной, Хрущёв спросил:

– Как вы, Председатель Госплана, смотрите на создание совнархозов вместо министерств?

Я ответил:

– Нельзя ликвидировать министерства топливно-энергетические, оборонной промышленности, транспорта, сырьевые и машиностроительные. А если нужно проверить целесообразность создания совнархозов, то лучше начать с отраслей, производящих товары народного потребления и продовольствие, то есть с местной и пищевой промышленности.

– Ради только этого не стоило бы создавать совнархозы, - сказал Хрущёв.

– Но если мы ликвидируем министерства, то потеряем бразды правления в экономике, – возразил я, – не будет управления отраслями, развалим хозяйство, разбалансируем экономику.

– Вы ведомственник, привыкли руководить через министерства, не считаясь с мнением республик и областей. А им виднее...

Хрущёв явно нервничал, он не любил, чтобы его излюбленным планам перечили. У него явно не было никакого желания выслушивать мои доводы, и наш разговор закончился ничем.

На февральском (1957 года) пленуме ЦК Хрущёв в своем докладе оправдывал введение совнархозов, как возврат к экономической политике, проводимой Лениным.

Когда же началось обсуждение доклада, я выступил с предложением об организации Высшего Совета Народного Хозяйства (ВСНХ). Я понимал, что вопрос о совнархозах предрешен, возражать бесполезно и предложил создать орган, который бы централизованно решал бы важнейшие вопросы развития народного хозяйства, находившиеся ранее в ведении министерств. Но мои соображения так и не учли. Министерства, кроме оборонных, путей сообщения, ликвидировали. Так произошел переход от отраслевого принципа управления народным хозяйством к территориальному. Так был нанесен стране, ее экономике первый тяжелый удар...

Через два дня после Пленума Н.К. Байбакову предложили занять пост Председателя российского Госплана и стать одновременно Первым заместителем Председателя Совмина РСФСР. В этом качестве ему предстояло руководить 74 из 104 созданных по всей стране совнархозов.

В Госплане РСФСР Н.К. Байбаков в течение года занимался в основном организационными вопросами совнархозов. За время этой реорганизации выявились серьезные недостатки: управление промышленностью раздробилось, нарушились хозяйственные связи между районами страны, усилились местнические настроения в республиках. Причем Госплан неоднократно предупреждал Правительство о возможности возникновения указанных тенденций.

Накопившиеся противоречия между руководством Госплана и Н.С. Хрущёвым по поводу создания совнархозов привели, в конечном итоге, к тому, что Н.К. Байбаков попал в «опалу» и в мае 1958 года был понижен в должности и назначен руководителем Краснодарского совнархоза.

На новом месте предстояла огромная работа по развитию производительных сил края, подъему добычи нефти и газа, и особенно по строительству сахарных заводов.

Работа по строительству сахарных заводов чрезвычайно увлекала Н.К. Байбакова. И он, и его товарищи с утра до ночи находились на строительных площадках. Как результат – всего за три года вступили в действие 13 сахарных заводов и два завода были полность реконструированы. Возле них были построены благоустроенные поселки для рабочих. Таких рекордно коротких сроков создания целой отрасли в одном отдельно взятом регионе еще нигде не знали, причем затраты окупались тоже быстро.

Когда Н.К. Байбаков впервые приехал на Кубань там действовали всего два завода по 40 тысяч тонн сахара, а по окончании строительства еще 13 заводов – 800 тысяч тонн, а затем более 1 миллиона тонн в год. Вошли в строй за это время и ряд машиностроительных заводов и других предприятий, возвели мебельный комбинат – один из лучших в стране.

В крае строилось много жилья, детских садов, прокладывались асфальтированные дороги. Благоустраивались Краснодар, другие города и поселки края.

Но основным все же оставалось: развитие нефтяной и газовой промышленности Кубани, разведка и разработка новых месторождений. В результате добыча газа за годы работы совнархоза возросла с 1 до 25 миллиардов кубометров в год, что позволило экспортировать «голубое топливо» в другие регионы страны по новому газопроводу Кубань - Ростов - Донецк - Москва - Ленинград.

За работу в Краснодарском крае, за несомненные успехи Н.К. Байбакова наградили орденом Трудового Красного Знамени, а за открытие и разработку газоконденсатных месторождений он был удостоен Ленинской премии.

Но не смотря на успехи, в тот период выявились и крупные недостатки в деятельности совнархозов: они тянули «одеяло» экономики каждый на себя. Это и было то самое «местничество» – порождение децентрализации, ведущей к хаосу, а в ельцинское время – и к распаду.

К чести Хрущёва надо сказать, что он довольно быстро понял свою ошибку, «рассыпав» единое хозяйство на составные элементы: экономика стала «делиться» на отдельные отрасли, отрасли – на отдельные производства.

И вот в 1962 году ЦК КПСС и Правительство приняли решение об укрупнении совнархозов. Так, на Северном Кавказе, где находились шесть совнархозов, стал один – Северо-Кавказский совнархоз с центром в Ростове-на-Дону, и я должен был им руководить.

Однако поработатать в должности Н.К. Байбаков практически не успел. В марте 1963 года последовал срочный вызов в Москву и назначение на должность Председателя Государственного комитета по химии при Совете Министров, а в 1964 году его по собственной просьбе перевели на пост руководителя Государственного Комитета по нефтедобывающей промышленности при Госплане СССР.

Работа конечно шла, но очень тяжело: с Хрущёвым сработаться так и не удалось. Но в 1965 году наступили новые времена, пришли новые люди: смена лиц – смена декораций эпохи.

В августе 1965 года меня вызвали в ЦК к Брежневу в кабинет, где уже находился А.Н. Косыгин.

– Возвращайся в Госплан! – сразу же объявил Брежнев так, словно этот вопрос был уже давно решен.

Я отказался от предложения, сославшись на то, что на этой должности уже работал и был освобожден как не справившийся.

– Иди и работай! – с нажимом повторил Брежнев и дружески добавил. – А о твоих способностях не тебе судить.

Я продолжал отказываться, мол, слишком долгий перерыв в этой работе, трудно включаться в тяжелое дело. Но Косыгин, выслушав мои доводы, заметил, что, напротив, проработав в совнархозах 5 лет, я приобрел ценный опыт, прошел солидную школу управления различными отраслями промышленности и сельским хозяйством и мне не следует отказываться.

В конце концов я согласился. А затем Косыгин ввел меня в курс дел, выделив первоочередные задачи. Речь шла о серьезной перестройке структуры Госплана.

Слушая Алексея Николаевича, с которым впервые общался вот так близко, его неторопливые слова, вдумчивые обобщения, я невольно восхищался не только его простотой и сдержанностью, но и глубиной его экономического мышления. Я понимал, что передо мною – самый крупный и эрудированный государственный деятель из всех, кого я знал. Он обладал многогранными знаниями: в легкой и пищевой промышленности, финансах, экономике и планировании. Я был знаком с ним еще со времен Великой Отечественной войны, но знал его как бы со стороны, издали. Теперь узнал ближе...

Итак, я согласился стать Председателем Госплана - мне было лестно работать с Косыгиным. На пути домой я думал, кому же на самом деле принадлежит идея назначить меня в Госплан. И Брежнев, и Косыгин знали, что я был противником хрущевского преобразования министерств в совнархозы. Они же были свидетелями того, как Хрущёв распекал меня за то, что я в российском Госплане сохранил планирование по отраслям.

И по тому как Брежнев в ходе нашей беседы внимательно прислушивался к словам Косыгина, который являлся Председателем Совета Министров СССР, я понял, что именно Косыгин остановил на мне свой выбор.

Между тем к концу 1965 года – последнего года семилетки – Госплан СССР был восстановлен как единый государственный орган, ведущий работу по трем главным направлениям: разработка предложений по переделке системы управления, возврат к отраслевой структуре; выработка совершенной системы планирования и стимулирования производства; составление проекта восьмого пятилетнего плана (1966–1970).

В связи с ликвидацией совнархозов и созданием министерств перестраивалась и структура Госплана. Пришлось заново создавать отраслевые и функциональные отделы, которые могли бы обобщать и балансировать развитие каждой отрасли и сферы деятельности. Формировались также основные, сводные отделы народнохозяйственного планирования, капитальных вложений, материальных балансов и территориального планирования, эти отделы осуществляли межотраслевую увязку и вырабатывали общую стратегию развития экономики, главные приоритеты, позволяющие контролировать деятельность отраслей.

Общую работу по координации деятельности отраслевых, функциональных и сводных отделов осуществлял сводный отдел народнохозяйственного плана, на котором лежала ответственность за сбалансированность и пропорциональность развития экономики страны в целом на макроуровне.

Госплан СССР должен был располагать кадрами, отлично знающими свое дело. Вот почему Н.К. Байбаков пригласил из бывших совнархозов хорошо проявивших себя специалистов на работу руководителями отделов и подотделов, пригласил он и экономистов, владеющих теоретическими знаниями.

В Госплан вернулись и многие бывшие его сотрудники, имеющие уникальный опыт экономической работы в военное и послевоенное время. Только опираясь на такие кадры стало возможным довольно в сжатые сроки наладить слаженную деятельность Госплана в целом.

С именем Косыгина связано не только восстановление старой структуры Госплана. По его инициативе в стране в 1965 году проводилась экономическая реформа. Было признано, что основными недостатками сложившейся хозяйственной системы являются слабое развитие инициативы предприятий, формальный характер хозрасчета, малая заинтересованность работников в эффективности своего труда, недостаточное использование экономических рычагов планирования.

Учитывая сложность предстоящей реформы и необходимости скорейшей подготовки всего комплекса связанных с ней проблем для обсуждения на предстоящем Пленуме ЦК, Косыгин еще в начале 1965 года сформировал и разместил в Кремле группу специалистов различных ведомств и ученых-экономистов, освобожденных от текущей работы. Эта группа готовила предложения к проекту постановления ЦК КПСС и Совмина. Госплан также разработал целый пакет документов, над которыми работала специально созданная комиссия.

На сентябрьском (1965 года) Пленуме ЦК КПСС А.Н. Косыгин выступил с докладом «Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усиления экономического стимулирования промышленного производства». Согласно плану проведения реформы, получившей в дальнейшем «Косыгинской», 43 предприятия переводили на новую систему с тем, чтобы, накапливая опыт, постепенно увеличить число таких коллективов. Начали с предприятий легкой и пищевой промышленности, имея ввиду в дальнейшем перевести на новые условия остальные отрасли.

Перестройка руководства промышленности по отраслям, постепенное внедрение новых методов планирования и экономического стимулирования позволили бы полнее использовать внутренние резервы, повысить эффективность производства, и, значит обеспечить более высокие темпы роста производства продукции. Но, к сожалению, до конца довести реформу Косыгин так и не смог по ряду причин, одной из которых – и главной, на мой взгляд, являлось отсутствие поддержки со стороны большинства членов Политбюро.

Однако, несмотря на в целом прохладное отношение к реформе части членов Политбюро, ряд мероприятий, проведенных в то время имел важное значение: существенно возросли права предприятий, сократилось число плановых показателей, стал учитываться фактор роста прибыли, повысилась материальная заинтересованность в результатах труда за счет введения годовых премий и общего увеличения премий из фонда поощрения, формируемого из прибыли.

Оценивая реформу 1965 года, следует отметить, что она не коснулась в должной мере основного фактора интенсификации производства – научно-технического прогресса, а ограничилась мобилизацией ресурсов, лежащих на поверхности. Да, тогда официально покончили с «валом», за основу планирования взяли объем реализуемой продукции, стали стимулировать высокое качество, повысили роль договоров о поставках продукции. Однако необходимых условий для устойчивого и динамичного подъема производства на основе технического прогресса не создавали. В остальном же все оставалось по-старому, с использованием старой техники и тех же принципов.

Так в чем же причина неудачи реформы? Единственной причины, считаю нет. Прежде всего, неправильно был решен вопрос о разграничении функций государства, его центра, с одной стороны, министерств и республик – с другой. На практике это привело к тому, что средства, доходная часть бюджета ушли на предприятия, а расходы остались за государством. И план первого года реформы нес в себе этот недостаток: финансы были сбалансированы нормально, а госбюджет свести без дефицита за счет текущих средств не удалось.

Проанализировав состояние отраслевой экономики, Косыгин пришел к выводу, что предоставив предприятиям право свободно маневрировать ресурсами, мы не сумели наладить должный контроль за их использованием. В итоге заработная плата росла быстрее, чем производительность труда. Пришлось пойти на временное, как нам казалось, заимствование средств для покрытия расходов госбюджета из доходов предприятий. Но. позаимствовав один раз, остановиться уже не смогли...

Откровенно говоря, в этом в немалой степени был повинен и Госплан, а также Минфин СССР: Не все предусмотрели, не все продумали и взвесили, как надо.

И все же, нельзя говорить, что усилия организаторов реформы 1965 года были напрасными. Вспомним, 1967 год. Тогда начался переход совхозов на хозрасчет, на новую систему планирования и стимулирования были переведены все виды транспорта. В 1969 году было принято решение о капитальном строительстве, переходе его на новые виды стимулирования. Так накапливался драгоценный опыт работы в новых условиях, опыт практической работы. Тогда появилось много толковых специалистов, которые пошли дальше, подготовили условия для последующих преобразований.

Вместе с тем, перестройка системы планирования и экономического стимулирования в 1966–1967 годах оказала положительное влияние на развитие экономики в целом, что обеспечило успешное завершение восьмой пятилетки. Она стала самой динамичной не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве. Главный ее итог – развитие всей экономики государства более высокими темпами, чем в предыдущей и последующих пятилетках.

Экономические показатели следующей, девятой, пятилетки оказались скромнее. Сказался неурожай 1972 года. Однако в этот период началось интенсивное освоение восточных районов страны, развивались такие крупные хозяйственные комплексы, как Западно-Сибирский, Саянский. Началось освоение Дальнего Востока, строительство БАМа. В сельском хозяйстве создавались условия для развития комплексной механизации земледелия и животноводства, а также химизации сельского хозяйства, мелиорации земель...

Важнейшим фактором роста общественного производства в новой пятилетке стало повышение его эффективности, но все же задания пятилетнего плана по росту производительности труда все же оказались недовыполненными. А это означало, что плохо внедрялись новая техника и технологии, прогрессивная организация труда.

К сожалению, так и не удалось достичь соответствия между доходами населения, рост которых был близок к плановым показателям, и предложением товаров в связи с большим недовыполнением плана по розничному товарообороту. Платежеспособность населения превысила объем товарных и платных услуг.

К концу пятилетки положение в экономике еще более осложнилось, особенно в сельском хозяйстве из-за трехлетней засухи (1972, 1974, 1975 годы).

Учитывая складывающуюся обстановку, Госплан подготовил специальный доклад, где давался объективный анализ состояния экономики, перспективы ее развития, а также были сформулированы и обоснованы принципиальные предложения. Отмечалось, что страна жила не по средствам – тратилось больше, чем производилось. Шло неуклонное нарастание зависимости от импорта многих товаров, в том числе стратегических. Доклад был направлен в ЦК КПСС 30 марта 1975 года.

К сожалению, поставленные нами серьезные вопросы не получили никакого практического отклика у властей, а реализация ряда неотложных мер по устранению недостатков в экономике захлебнулось. Более того, на заседании Политбюро 2 апреля 1975 года Брежнев вдруг встал и заявил:

- Товарищи, вот Госплан представил нам материал. В нем содержится очень мрачный взгляд на положение дел. А мы столько с вами работали. Ведь это наша лучшая пятилетка.

После этой полускрытой похвалы самому себе он чуть не расчувствовался и сел. Его тут же начали успокаивать, говорили : «Действительно перегнули», «Да чего там! Пятилетка вон как идет». Кириленко, Подгорный, другие неодобрительно поглядывали в мою сторону. Фраза «лучшая пятилетка» стала крылатой. Печать, радио объявили ее по всей стране! А если лучшая, то нет недостатков и говорить о них незачем.

А ведь, если бы тогда руководство государства серьезно отнеслось к обозначенным нами проблемам и приняло своевременные меры можно было бы помешать развитию многих негативных тенденций и последующих провалов в экономике.

Одним из самых серьезных аспектов в работе Госплана СССР всегда оставалось всесторонее развитие внешнеэкономических связей. В обязанности Председателя Госплана входило помимо всего прочего содействие развитию экономических связей со странами социалистического Содружества: Польшей, Чехословакией, ГДР, Румынией, Монголией, Вьетнамом, Кубой...

О том, каких результатов удалось добиться во внешнеэкономической сфере свидетельствуют следующие цифры:

За 1960–1985 годы внешнеторговый оборот страны вырос с 10 до 148,5 миллиардов рублей, то есть увеличился более чем в 14 раз.

В 1985 году торговля осуществлялась успешно и динамично почти со всеми странами мира.

И это произошло не случайно. При разработке пятилетних планов, перспективных программ всей экономики и отдельных отраслей одно из главных мест отводилось внешней торговле. Внешнеэкономические связи активно помогали ускорению научно-технического прогресса, росту производительных сил страны, развитию таких наиболее перспективных направлений экономики, как электроникка и информатика, машиностроение, автомобилестроение, черная и цветная металлургия, химическая, нефтяная и газовая индустрия, легкая и пищевая промышленность, сельское хозяйство и др.

Конечно, внешняя торговля позволяла облегчить продовольственное снабжение страны, повышать благосостояние народа, обеспечивала сельское хозяйство и промышленность отдельными видами сырья и материалов.

Руководство страны уделяло большое внимание внешней торговле. Так, в 1973 году, когда начался резкий рост цен на наши основные экспортные товары (нефть, нефтепродукты и природный газ) Алексей Николаевич Косыгин на совещании руководителей Госплана, Министерства внешней торговли и отраслевых министерств предложил направить в первую очередь дополнительно свободно конвертируемую валюту на закупку западного комплектного оборудования для создания новых производств. Большая часть этих средств была выделена на строительство КАМАЗа.

Назовем лишь главнейшие предприятия, которые начали работать на импортном оборудовании:

Ленинградский завод по производству 10 тысяч в год программных устройств, Оскольский электрометаллургический комбинат по производству 1,5 миллиона тонн высококачественной стали и проката методом прямого восстановления железа, Волжский автомобильный завод, Ижевский автомобильный завод, Уфимский моторостроительный комбинат, завод по производству оборудования для атомных станций «Атоммаш», список можно продолжать и дальше.

Было закуплено импортное оборудование для выпуска комбайнов нового типа на заводе «Дон», а также на заводе по производству холодильников «Минск».

В нефтяной и газовой промышленности – газокомпрессорное оборудование, арматура, шаровые краны, трубы большого диаметра, система управления и другое оборудование для газопровода Уренгой-Помары-Ужгород.

За счет строительства новых и реконструкции действующих предприятий с использованием закупленного оборудования производство минеральных удобрений выросло с 1960 по 1985 года с 3.3 миллионов до 33 миллионов тонн.

Налаживалась тесная кооперация с фирмами из западных стран. Так в 1985–1986 годах компаниями Италии и Финляндии были построены «под ключ» четыре завода по производству обуви мощностью по 2 миллиона пар в год, две фабрики по производству верхнего трикотажа.

Так что пресловутые нефтедоллары не были проедены зря.

В годы работы Председателем Госплана СССР мне приходилось много заниматься проблемами научно-технического прогресса, без учета которых невозможно хозяйственное планирование. Меня всегда привлекала новая техника и технология, поиск прогрессивных решений, повышающих уровень производства. Конечно, условия моей работы в нефтяной отрасли и в Госплане были совершенно различные, там лишь одна отрасль, в Госплане – все народное хозяйство, которое пришлось изучать с первых шагов, искать в каждой отрасли главное звено, не забывая при этом о новых технологиях, способных обеспечить ускоренное развитие экономики в целом.

Мне посчастливилось в разное время встречаться с тремя президентами Академии наук СССР - академиками А.Н. Несмеяновым, М.В. Келдышем, А.П. Александровым. Это мировые научные величины, внесшие громадный вклад в развитие советской и мировой науки. Надо сказать, что деловые связи Госплана с Академией особенно упрочились после избрания ее президентом А.П. Александрова. С АН СССР, а также с Госкомитетом по науке, Председателем которого в 1980–1985 годах был Г.И. Марчук, мы вместе разработали более 170 комплексных программ.

* * *

Мог ли я раньше подумать, что жизнь моя, столь цельно и полно отданная единой государственной идее и общей цели, вдруг, как бы в одно мгновение, расколется на две части? Что все сделанное нами и мной, в том числе будет объявлено ложным и неправильным? А то, что мы считали исторически отжившим себя, окажется в устах перевертней от партии передовым и целью чуть ли не всего человечества?

Поэтому в своей 66-летней трудовой деятельности я выделяю два периода работы: до 1985 года и после 1985 года, в так называемый период перестройки.

И вот - перелом, переворот. Вторая часть моей жизни, в которой живу ныне вместе с оклеветанным поколением людей, создавших почти с нуля лучшую в мире экономику, лучшие самолеты, космические ракеты, социальную защиту людей. Мы по многим показателям занимали первое место в мире – по добыче нефти и газа, выплавке стали, производству ряда видов оборудования, научным открытиям, искусству. И теперь в черном дне моей Родины – моя горечь и моя обида: со второго места в мире по общим показателям мы скатились на 13 место, и всего за 5-7 лет!

Как же это могло случиться?

В апреле 1985 года я голосовал вместе со многими за предложение М.С. Горбачёва реформировать экономику, ускорить социально-экономическое развитие страны, так как в этом виделась перспектива ликвидировать негативные явления, накопившиеся в годы «правления старцев».

Став Генеральным Секретарем ЦК, а затем Президентом СССР Михаил Сергеевич на первых порах активно включился в коренную реконструкцию народного хозяйства и внешней политики. К сожалению, из-за потери хозяйственнного контроля за принимаемыми решениями, разбалансирования векторов экономики хозяйственная реформа стала пробуксовывать, а затем и вовсе затормозилась. Неумение идти на разумные компромиссы, находить главное звено и удерживать его, да и просто краснобайство привели к развалу великой державы.

С 1985 года, уйдя на пенсию, до 1988 года Н.К. Байбаков работал Государственным советником при Президиуме Совета Министров СССР.

С 1988 года он трудился в Институте проблем нефти и газа Российской Академии наук и Минобразования России, являлся председателем нефтегазовой секции Научного совета по комплексным проблемам энергетики Российской Академии наук и вице-президентом Международной топливно-энергетической ассоциации.

Нефтяники и газовики по праву считают Николая Константиновича родоначальником отечественной нефтяной и газовой промышленности, ведущим специалистом и организатором работ в области освоения нефтяных и газовых месторождений, создания современных и высокоэффективных способов добычи и переработки нефти.

Он до последних дней своих отдавал все силы, знания, опыт решению проблем топливно-энергетического комплекса страны, более полного использования нефтяных и газовых недр, а также разработке ряда целевых проектов и версий межгосударственной долгосрочной энергетической политики, которая направлена на достижение устойчивого и эффективного развития энергетики.

Николай Константинович Байбаков – доктор технических наук, он автор около 200 научных трудов и публикаций, особо актуальных для производственной практики, по комплексному решению проблем разработки нефтяных и газовых месторождений. Автор  мемуаров «Сорок лет в правительстве» (М.1993),  «От Сталина до Ельцина» (М.1998), «Моя родина - Азербайджан» (М. 2001).

Он всегда был на стороне нового. При его непосредственной поддержке была оказана помощь выдающимся врачам, разработавшим уникальные технологии в своей сфере. Это: известный психиатр, нарколог, психотерапевт А.Р. Довженко, офтальмолог с мировым именем С.Н. Фёдоров и другие.

В 1997 году по инициативе Международной топливно-энергетической ассоциации и группы энергетиков создан Межрегиональный общественный Фонд содействия устойчивому развитию нефтегазового комплекса имени Н.К. Байбакова.

Имя Н.К. Байбакова по инициативе коллектива предприятия «Кубаньгазпром» присвоено теплоходу, который сошел со стапелей завода «Красное Сормово» в мае 1995 года. За три года плавания в Азовском, Чёрном и Средиземном морях теплоход «Николай Байбаков» перевез более 400 тысяч тонн груза.

Н.К. Байбаков - Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, награжден шестью орденами Ленина, орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденами «Слава», «Независимость»  (Азербайджан), многими медалями СССР, а также наградами зарубежных государств. На шести съездах КПСС он избирался членом Центрального Комитета партии, являясь депутатом Верховного Совета СССР 7 созывов. Был президентом Общества российско-азербайджанской дружбы. Почётный гражданин  города Ишимбая (Башкортостан).

В марте 2011 года самолету Ту-154М (бортовой регистрационный номер RA-85056) авиакомпании «ЮТэйр» присвоено имя Николая Константиновича Байбакова. Далее это почётное наименование перешло к самолету Boeing 737-800 (регистрационный номер VQ-BJG) той же компании).

В 2010 году ОАО «Сургутнефтегаз» открыл, а в 2013 году ввёл в эксплуатацию месторождение имени Н.К. Байбакова.

Вы спросите, как себя чувствует человек, ушедший с государственного поста на пенсию? Каково его психологическое состояние?

Состояние – двойственное. С одной стороны, умиротворенность: уже не нужно мучительно раздумывать о том, кому передать дело, как найти достойного преемника и самому уйти на покой, отдохнуть. наконец, спокойно, без тягостных дум и переживаний, заняться собственным здоровьем. А с другой стороны – обида и недоумение –ты полон сил и желаешь делать еще лучше свою работу, а с тобой расстались легко, словно ждали, когда избавиться. И от такого поворота в личной жизни, и от сложившейся в стране ситуации направленного хаоса и межнациональных распрей – душевная подавленность. Поэтому я решил в меру своих сил и возможностей работать, помогать опытом и советом, приносить посильную помощь нашему государству. В этом я вижу смысл своей жизни.

Н.К. Байбаков скончался в 2008 году.