Лауреат Государственной премии СССР, лауреат Государственной премии РФ, директор Института востоковедения АН СССР (1977-1985), директор ИМЭМО АН СССР (1985-1989), директор Службы внешней разведки России (1991-1996), министр иностранных дел РФ (1996-1998), председатель правительства РФ (1998-1999), президент Торгово-промышленной палаты РФ (2001-2011), академик Российской академии наук, председатель Совета директоров ОАО «РТИ», президент, председатель совета «Меркурий-клуба», руководитель Центра ситуационного анализа РАН

Родился 29 октября 1929 года в Киеве. Мать – Примакова Анна Яковлевна (1896–1972). Первая супруга – Лаура Харадзе (1930–1987). Сын – Примаков Александр Евгеньевич (1954–1981). Дочь – Нана (1962 г. рожд.). Внуки: Евгений (1984 г. рожд.), Александра (1982 г. рожд.), Мария (1997 г. рожд.). Супруга – Примакова Ирина Борисовна (1952 г. рожд.).

Тбилиси, 1937 год. Все вокруг провалилось. Те, с кем моя мама дружила, встречалась, водила знакомство, – все рухнуло. Маминого брата (они оба были врачи-гинекологи) арестовали в Баку и, как стало известно позже, этапировали в Тбилиси, где расстреляли. Он был бесконечно далек от политики. Через много лет мне стало известно, что главным «вещественным доказательством» его принадлежности к «антисоветской группе» стал найденный при обыске юнкерский кортик – Александр Яковлевич действительно несколько месяцев перед революцией служил юнкером.

Своего отца я никогда не видел. У мамы я был единственный ребенок – свет в окошке. Она родила меня уже в достаточно зрелом возрасте и жила мною. Она работала в Железнодорожной больнице и была, как говорили, превосходным акушером-гинекологом. Но ее оттуда попросили, и она не без труда нашла работу в женской консультации Тбилисского прядильно-трикотажного комбината. Оставалась там единственным врачом непрерывно 35 лет. Комбинат находился далеко от центра города, а во время войны мама еще взяла и вторую работу – в другом конце Тбилиси. Приходила домой лишь вечером, загружая себя до предела, чтобы я был накормлен и одет в то нелегкое для всех военное время. Ее любили работницы, уважали и побаивались руководители комбината – она не стеснялась в выражениях, если, к примеру, беременных женщин не отпускали в положенный отпуск или ставили в третью смену. Я узнал обо всем этом из прощальных слов на похоронах матери 19 декабря 1972 года – в последний путь ее провожал почти весь Тбилисский прядильно-трикотажный комбинат.

Мама никогда не состояла в партии, не произносила зажигательных речей, не поддерживала разговоров на политические темы. Но это вовсе не означало ее политической инфантильности. Помню, как уже будучи студентом, в самом начале пятидесятых годов приехал на каникулы в Тбилиси и разговорился с матерью на «сталинскую тему». Сознаюсь, был в ужасе от ее слов о том, что Сталин – «примитивный душегуб». «Да как ты можешь, ты хоть что-нибудь читала из трудов этого “примитивного человека”? – полез я на рожон. Меня сразил спокойный ответ матери: «И читать не буду, а ты пойди и донеси – он это любит». Я никогда больше не возвращался к этой теме.

Евгений с матерью жили в Тбилиси в общей квартире без элементарных удобств, в 14-метровой комнате. Целыми днями Женя с ребятами пропадал на улице. Окончив семь классов, он объявил матери, что хочет поступать в Бакинское военно-морское подготовительное училище. Мать уговаривала передумать, потом – отпустила.

Я провел в училище два, скажем прямо, нелегких года, прошел практику на учебном корабле «Правда». Когда уже казалось, что все трудности адаптации позади, был отчислен по состоянию здоровья – обнаружили начальную стадию туберкулеза легких. Тут же примчалась в Баку моя дорогая мама. Я меньше всего думал о здоровье, в вагоне поезда Баку – Тбилиси стоял у окна, мимо проносились столбы, деревья, здания какие-то, а я ничего не видел. Глаза застилали слезы. В течение двух лет связывал свое будущее с флотом, а тут… Жизнь, считал, кончена.Приехав в Тбилиси, Евгений заботами матери вылечился и окончил одиннадцатый класс в 14-й мужской средней школе. Учился хорошо, больше всего любил математику, историю, литературу. Преподаватели были очень сильные. Выпускники русских тбилисских школ абсолютно на равных и в то время без всякого блата выдерживали конкурсные экзамены в престижные московские институты. Среди них был и Евгений Примаков, поступивший в 1948 году в Московский институт востоковедения.

Приехали в Москву. Хорошо сдали вступительные экзамены. В тот год замаячила широкая потребность в специалистах по Китаю. Не исключаю, что поддался бы на уговоры и выбрал бы китайское направление, но задели на собеседовании слова профессора Евгения Александровича Беляева: «Вы, должно быть, решили пойти на арабский, так как вам мерещатся караваны в пустыне, миражи, заунывные голоса муэдзинов?» В ответ сказал твердо: прошу зачислить на арабский – баллов для этого у меня достаточно. Так и стал арабистом.

В институте больше всего любил страноведческие и общеобразовательные предметы. Блестящие лекции по исламоведению профессора Беляева, по различным разделам истории – профессоров Турка, Шмидта, по политэкономии – профессора Брегеля были настоящими праздниками. Гораздо меньше интереса я проявлял, к сожалению, к арабскому языку, что и сказалось тогда: по всем предметам, кроме арабского, в дипломе были пятерки, по арабскому на госэкзамене получил удовлетворительно…Весной 1953 года Евгений Примаков окончил институт и поступил в аспирантуру Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

В марте умер И.В. Сталин. Нас – студентов, аспирантов, преподавателей – захлестнуло горе. На траурном митинге плакали многие. Выступавшие искренне недоумевали: сумеем ли жить без Сталина, не раздавят ли нас враги, уцелеем ли? Я чуть не поплатился жизнью, когда пытался через Трубную площадь пробиться к Колонному залу Дома Союзов, чтобы проститься с вождем. Была настоящая Ходынка, в страшной давке погибли десятки людей. Нас возмутили услышанные по радио абсолютно спокойные голоса Маленкова и Берия, выступавших с трибуны Мавзолея на похоронах Сталина. Наши симпатии были на стороне третьего выступавшего – Молотова, который еле сдерживал рыдания.

Так или иначе, XX съезд нас раскрепостил и оказал сильное влияние на формирование мировоззрения моего поколения. Конечно, впоследствии серьезное воздействие оказывали и другие события, но первым импульсом, заставившим мыслить по-иному, чем в прошлом, нужно считать XX съезд партии.

В аспирантуре экономического факультета МГУ Евгений Примаков учился в течение трех лет. Аспирантура давала очень многое: отличную теоретическую подготовку, учила работе с источниками, аналитическому осмыслению происходящего. Коллектив аспирантов был очень дружный – ходили вместе в театр, совершали вылазки на природу. На 3-м курсе института Евгений женился на тбилисской девушке Лауре Харадзе – студентке 2-го курса Грузинского политехнического института. После замужества она перевелась в Москву, на электромеханический факультет Менделеевского института.

В наше время многие ранние браки распадаются. Я прожил с Лаурой 36 лет. Вначале в житейском смысле нам было очень непросто. Свое собственное жилье, комнату в общей квартире, я получил лишь в 1959 году, уже работая в Гостелерадио. Это было настоящим счастьем: все годы до этого снимали, если повезет – комнату, если нет – угол. Особенно трудно стало, когда в 1954 году родился сын, – многие хозяйки предпочитали сдавать жилье семьям без детей, и поиски места проживания становились настоящей мукой. Мы вынуждены были отправить девятимесячного Сашеньку в Тбилиси, где до двух с половиной лет он жил у моей мамы.

Окончив аспирантуру МГУ в 1956 году, по приглашению Сергея Николаевича Каверина – главного редактора арабской редакции Главного управления радиовещания на зарубежные страны – Евгений Примаков поступил на работу в редакцию, с которой сотрудничал уже несколько лет, и стал профессиональным журналистом. За год он последовательно прошел путь корреспондента, выпускающего редактора, ответственного редактора, заместителя главного редактора. Вскоре после безвременной кончины Сергея Николаевича стал главным редактором.

Работа в иновещании дала очень многое. Прежде всего – умение быстро и при любом шуме подготовить комментарий на происходящие события. Вместе с тем для меня это была первая школа руководителя. В свои 26 лет я возглавил коллектив в 70 человек, среди которых, пожалуй, был самым молодым.

В 1958 году в качестве корреспондента Всесоюзного радио Евгений Примаков удостоился чести сопровождать Генерального секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева, маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского и других членов партийно-правительственной делегации в Албанию. Командировка эта запомнилась ему на всю жизнь.

Или по неопытности, или потому, что ответственность за выполнение порученной мне столь важной миссии – освещать по радио визит советского лидера в Албанию – отодвинула на задний план все формальные моменты, я решил вторгнуться в «святая святых» – в порядок публикования выступлений Генерального секретаря. Подошел к его помощникам и сказал: «Разрешите мне готовить для передачи на Московское радио изложение основных идей, высказываемых Никитой Сергеевичем». – «Если ты такой смелый, – сказал Шуйский, – пиши и передавай под свою ответственность». Я это и сделал.

Выпятив основные идеи речи Хрущева на первый план, продиктовал корреспонденцию по телефону нашим стенографисткам в Москве, а сам, довольный собой, пошел пить пиво. Вдруг подходит ко мне корреспондент «Правды» Ткаченко и говорит: «Иду из резиденции, там переполох, речь Хрущева решили не публиковать, но она улетучилась, и сейчас пошли на нее отклики во всем мире. Ищут, кто виноват в утечке». У меня сердце ушло в пятки. Я на минуту представил себе, как меня срочно отзывают в Москву, снимают с работы. Кстати, все тогда так и могло случиться. Увидев мое побледневшее лицо, Ткаченко ухмыльнулся: «Я пошутил. Напротив, Никите показали зарубежные отклики, и он очень доволен оперативностью». Очевидно, все было именно так, потому что я с этого момента спокойно передавал свои корреспонденции в Москву, и ни Шуйский, ни Лебедев (помощники Хрущева) мне не делали никаких замечаний. Правда, и не хвалили, просто не замечали.

В 1956 году Евгений Примаков стал старшим научным сотрудником Института мировой экономики и международных отношений АН СССР (ИМЭМО). К этому времени он подготовил диссертацию на тему о получении максимальных прибылей иностранными нефтяными компаниями, оперирующими на Аравийском полуострове. Имел и необходимые публикации на диссертационную тему. Защитить диссертацию до окончания срока аспирантуры не удалось – не мог себе позволить длительную паузу, необходимую для вторичного обсуждения диссертации и выполнения по ней всех формальностей в другом институте, где по правилам должна была проходить защита. Кандидатскую степень получил только четыре года спустя.Членом КПСС Е.М. Примаков стал в 1959 году. С 1962 года начал работать в газете «Правда» обозревателем отдела стран Азии и Африки, с 1965 года – собственным корреспондентом «Правды» на Ближнем Востоке с постоянным пребыванием в Каире. Здесь он выполнял ответственные поручения Центрального Комитета, Политбюро ЦК КПСС. Много раз посещал север Ирака, где контактировал с руководителем курдских повстанцев Мустафой Барзани с целью сблизить его с Багдадом.

Советский Союз хотел мира в Ираке, симпатизировал освободительной борьбе курдов и в то же время стремился укрепить свои позиции в новом руководстве Ирака, которое пришло к власти в 1968 году. С багдадской стороны ответственным за переговоры с курдами был Саддам Хусейн. Е.М. Примаков встретился с ним в 1969 году, тогда же познакомился с Тариком Азизом – в то время главным редактором газеты «Ас-Саура». До подписания мирного соглашения в 1970 году Евгений Максимович совершил много поездок на север – сначала во время боевых действий к зимней резиденции Барзани по тропам на мулах, затем вертолетом. Он стал первым иностранцем, который встретился в 1966 году с совершившими переворот в Дамаске левыми баосистами – премьер-министром Зуэйном. Был также первым иностранцем, который встретился с генералом Нимейри, возглавившим переворот в Судане в 1969 году.

В 1969 году Е.М. Примаков защищает докторскую диссертацию по теме «Социальное и экономическое развитие Египта» и получает степень доктора экономических наук. В 1970 году принимает предложение директора ИМЭМО академика Н. Иноземцева стать его заместителем. Одновременно продолжает выполнять ответственные миссии по заданию советского руководства. Среди этих миссий – конфиденциальный полет в Оман для установления дипломатических отношений СССР с этим аравийским княжеством. Особое значение имели и строго конфиденциальные встречи с израильскими руководителями – Голдой Меир, Моше Даяном, Шимоном Пересом, Ицхаком Рабином, Менахемом Бегином. Целью всех этих контактов был зондаж возможности установления всеобщего мира с арабами.

С Ясиром Арафатом, Абу Айядом, Абу Мазеном, Ясиром Абдо Раббо и другими палестинцами Евгений Максимович познакомился, много беседовал, спорил, дружил с конца 1960-х – начала 1970-х годов. Многократно встречался и испытывал самые добрые чувства к иорданскому королю Хусейну. Откровенные и доверительные отношения установились у него с президентом Сирии Хафезом Асадом и Египта – Хосни Мубараком. В дальнейшем, являясь одним из ведущих экспертов по внешней политике на Востоке, он издает ряд книг по современной истории Востока.

В 1974 году Е.М. Примаков избирается членом-корреспондентом АН СССР, в 1977-м – становится директором Института востоковедения – важного академического исследовательского центра, сопоставимого по размерам со знаменитым ИМЭМО, в 1979 году – академиком АН СССР.В самые застойные годы настоящим «островом свободомыслия» была Академия наук СССР. Парадокс заключался в том, что преобладающая часть ученых-естественников, а они задавали тон в академии, была так или иначе, прямо или косвенно связана с «оборонкой». Казалось бы, эта среда меньше всего подходила для политического протеста, больше всего должна была бы способствовать подчинению диктуемой сверху дисциплине. А получилось совсем не так.

Мы понимали, что следует отходить от догматических представлений и во внешнеполитической, и в военно-политической областях. С появлением у двух сторон ракетно-ядерного вооружения, способного уничтожить не только две сверхдержавы, но в случае его применения и весь остальной мир, стали относить мирное сосуществование между двумя системами к категории более или менее постоянной. Но при этом не забывали добавлять, что это отнюдь не притупляет идеологическую борьбу.

В 1970-х и первой половине 1980-х годов происходили только эпизодические контакты СССР с США и другими западными странами по правительственной линии. При этом особое значение приобрели дискуссии по наиболее злободневным внешнеполитическим вопросам на уровне организационно-общественном. По линии ранее созданного Советского комитета защиты мира, где Е.М. Примаков был заместителем председателя, предпринимались попытки разъяснить политику СССР, приобрести друзей и единомышленников за рубежом, апеллируя, как правило, к интеллигенции, деятелям науки, культуры.

Со временем стали возникать и другие каналы. Е.М. Примаков принимал непосредственное участие в закрытых обсуждениях, которые проводил ИМЭМО со Стратегическим центром крупнейшего в США научно-исследовательского института – Стенфордского (SRI). Одной из тем было сопоставление методик подсчетов военных бюджетов двух стран. Эта работа позволяла стать на путь сокращения вооружений. Участвовал в Пагуошском движении, имевшем международный характер, и в советско-американских Дартмутских встречах. Особую роль в организации этих встреч со стороны СССР играли институты ИМЭМО и ИСКАН. Американскую группу политологов возглавлял Дэвид Рокфеллер. Е.М. Примаков вместе со своим партнером Г. Сондерсом – бывшим заместителем госсекретаря США – были сопредседателями рабочей группы по конфликтным ситуациям.

Во время проведения очередной встречи в Тбилиси в 1975 году родилась идея пригласить американцев и наших коллег в грузинскую семью. Я предложил пойти на ужин к тете моей жены Надежде Харадзе. Профессор консерватории, в прошлом примадонна Тбилисского оперного театра, она жила, как все настоящие грузинские интеллигенты, довольно скромно. Чтобы достойно встретить высоких гостей, пришлось одолжить у соседей сервиз.

В результате весь дом, конечно, знал, что в гости приедет «сам Рокфеллер». Вечер удался – прекрасный грузинский стол, русские, грузинские и американские песни. Атмосфера была по-настоящему теплая и раскрепощенная. Д. Рокфеллер отложил вылет своего самолета и ушел вместе со всеми в три часа утра.

Впоследствии он много раз говорил мне, что тот чудесный вечер запомнился ему надолго, хоть вначале явно недооценил искренность хозяев и, может быть, считал все очередной «потемкинской деревней». Даже подошел к портрету Хемингуэя, висевшему на стене над школьным столиком моего племянника, и, отодвинув портрет, убедился, что стена под ним не выцвела – значит, не повесили к его приходу.

Большое значение имели встречи с японским Советом по вопросам безопасности «Анпокен», организованные со стороны СССР ИМЭМО. Инициатором этих встреч был И. Суэцугу. В диалоге с японской стороны активно участвовали лица, пользовавшиеся большим влиянием в либерально-демократической партии Японии. Вначале такие ежегодные «круглые столы» напоминали скорее разговор глухих. Но постепенно лед таял.

С каждым разом все более росло уважительное отношение друг к другу. Я, например, никогда не забуду того, как Суэцугу, узнав, что я потерял – это было в 1981 году – сына, всю ночь каллиграфически выводил иероглифы древнеяпонского изречения и подарил мне эту запись, смысл которой заключался в необходимости смиренно переносить все горести и трагедии, думая о Вечном.Все большему сближению ИМЭМО с практической деятельностью в международных отношениях способствовало развитие абсолютно нового направления исследовательской работы с прямым выходом на политику – ситуационные анализы. Е.М. Примаков руководил разработкой методики «мозговой атаки» и большинством из таких обсуждений. В результате были спрогнозированы бомбардировки американской авиацией Камбоджи во время вьетнамской войны. После смерти Насера – поворот Садата в сторону Запада при его отходе от тесных отношений с СССР. Наконец, после победы «исламской революции» в Иране – неизбежность войны между этой страной и Ираком, которая и началась через 10 месяцев после проведения ситуационного анализа.

За разработку и осуществление ситуационных анализов группа ученых, которую возглавлял Е.М. Примаков, получила в 1980 году Государственную премию СССР. В 1985 году он стал преемником А.Н. Яковлева на посту директора ИМЭМО и до 1989 года руководил институтом.

В составе группы экспертов Е.М. Примакову довелось присутствовать на встречах М.С. Горбачёва и Р. Рейгана в Женеве, Рейкьявике, Вашингтоне, Москве и видеть с близкого расстояния, как трудно начинался диалог и каких усилий стоило отвести мир от опаснейшей черты. Тем не менее сближение сторон продолжалось.

Накануне прихода к власти президента Дж. Буша состоялся визит М.С. Горбачёва в Индию. Встреча в КНР с Дэн Сяопином, в которой участвовал Е.М. Примаков, практически открыла дверь для многостороннего сотрудничества СССР с Китаем.

Вскоре Евгению Максимовичу стало известно, что Горбачёв планирует его назначение послом в Индию. От этого перспективного назначения он вынужден был отказаться, опасаясь за ухудшившееся здоровье жены.

Я не стал послом в Индии. А вскоре был избран кандидатом в члены ЦК КПСС, затем членом ЦК. Но жену потерял – она скончалась в 1987 году, и кто знает, может быть, индийский климат был бы не столь уж плохим для ее больного сердца?

Потерю жены – Харадзе Лауры Васильевны – переживал очень тяжело. Она была частью всей моей жизни. До сих пор ловлю себя на мысли о том, что она принесла в жертву мне, детям свой разносторонний, незаурядный талант. Широко эрудированная, прекрасно разбиравшаяся в искусстве, сама блестящий пианист, а по образованию инженер-электрохимик, однозначно прямолинейная, никогда не кривящая душой, неспособная соглашаться с ложью или лицемерием, в том числе и в официальной политике, интернационалист по всем своим убеждениям, но в то же время искренне восхищавшаяся лучшими чертами России и Грузии, очаровательная женщина – именно такой видели мою жену и я, и все те, кто был рядом со мной и с ней.

Через семь лет после смерти Лауры женился второй раз. Судьба оказалась ко мне после моих потерь благосклонной. Ирина – прекрасная женщина, друг, блестящий специалист – врач-терапевт. Ее любят и уважают все мои близкие. Во многих чертах своего характера она напоминает Лауру, которую не знала, но с исключительной теплотой относится к ее светлой памяти.

После смерти жены Евгений Максимович с головой ушел в работу в ИМЭМО. В 1988–1989 годах он – академик-секретарь Отделения мировой экономики и международных связей АН СССР, член Президиума АН СССР. Его избирают первым председателем только что созданного Советского национального комитета азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества. Во главе группы экспертов комитета совершил поездку по Приморскому, Хабаровскому краям, Амурской и Сахалинской областям.

Занимался тогда делами интересными и перспективными. Но опять подступали перемены в моей жизни. Хорошо помню тот майский день 1989 года. Сидел за столом в своем кабинете в ИМЭМО на 16 этаже и правил подготовленную сотрудниками записку о малом и среднем бизнесе в США. Вдруг зазвенел «кремлевский телефон» и в трубке раздался совершенно неожиданно для меня – он мне никогда не звонил до этого – голос Горбачёва. – Помнишь наш разговор в Пекине? Я уже тогда сказал, что есть планы в отношении тебя. Теперь предстоит их осуществить. Речь идет о твоей работе в Верховном Совете СССР.– Ну что ж, Михаил Сергеевич, нужно так нужно, – ответил я, не сомневаясь, что мне как депутату предложат, пожалуй, возглавить комитет по международным делам.– Хорошо отреагировал, – прозвучало в ответ. – Как ты отнесешься к предложению стать во главе одной из палат Верховного Совета?

Меня это совершенно неожиданное предложение огорошило.– Но как быть с институтом?– Обещаю, что ты примешь участие в подборе своего преемника.

Преемником стал мой первый заместитель, впоследствии избранный академиком В.А. Мартынов, который достойно возглавил институт. Что касается меня, то во время представления моей кандидатуры депутатам, и отвечая на вопрос, а как Примаков совместит свою работу Председателя Совета Союза с работой в Академии наук, Горбачёв заявил: «Он уходит со всех своих постов в академии». Следует отметить, что такой «поворот» со мной не оговаривался.

Страна в то время буквально жила сессиями Верховного Совета. Все было непривычно. И выступления, в которых звучали острые мотивы, и столкновения мнений, иногда переходящие в нелицеприятный спор. И самое главное – все это транслировалось без всяких купюр. Сначала «живьем», в прямом эфире. Глазок телекамеры был нацелен на трибуну для выступавших, причем ракурс был такой, что державший речь оставался все время на фоне председателя палаты. Сидеть с утра до вечера почти ежедневно, зная, что ты перед глазами многомиллионной аудитории телезрителей, – занятие и неприятное, и очень трудное.

Работа в качестве руководителя Совета Союза Верховного Совета СССР включала в себя содержательную подготовку законов. Евгению Максимовичу так же было поручено курировать работу аппарата Верховного Совета.

Став председателем верхней палаты, Е.М. Примаков показал свою приверженность линии на самостоятельность Верховного Совета, считая, что лишь такой курс сможет превратить его в важный инструмент эволюционного перехода от командно-административной системы к новому обществу.

В сентябре 1989 года Е.М. Примаков избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. В марте–декабре 1990 года, оставив пост Председателя Совета Союза Верховного Совета, вошел в состав Президентского совета, где занимался вопросами внешней политики. В этот период он принял участие в событиях, связанных с глубоким кризисом, а затем и войной в зоне Персидского залива, к которым было приковано внимание всего мира.

Идея направить в Багдад представителя Президента СССР впервые возникла в августе 1990 года. Так в жизнь Е.М. Примакова окончательно вошла глобальная мировая политика. При его участии происходили многие серьезные решения, которые принимались главными игроками в мировой политической игре в связи с развитием опасных событий, ситуаций, конфликтов.

Мое знакомство с Саддамом Хусейном, очевидно, было принято во внимание, когда президент Горбачёв, несмотря на позицию МИДа, все-таки поручил мне выехать в Багдад в качестве своего личного представителя. Были поставлены две задачи: во-первых, договориться о беспрепятственном выезде из Ирака наших специалистов, и во-вторых, во время разговора с Саддамом Хусейном показать ему полную бесперспективность отказа подчиниться требованиям Совета Безопасности ООН.

Беседа Е.М. Примакова с Саддамом Хусейном состоялась 5 октября. Углубившись в чтение переданного ему послания президента Горбачёва (перевод на арабский язык был сделан в МИДе СССР заблаговременно), С. Хусейн прямо не отреагировал на достаточно жесткие фразы о необходимости незамедлительного ухода из Кувейта и восстановления суверенитета этого государства. Обстановка была натянутой.

Сразу после возвращения, 6 октября Е.М. Примаков доложил М.С. Горбачёву о встречах в Багдаде. Тут же родилась идея ознакомить с его наблюдениями президентов Дж. Буша, Ф. Миттерана, премьеров М. Тетчер, Д. Андреотти, Х.Мубарака, Х. Асада, короля Саудовской Аравии Фахда.

В октябре Е.М. Примаков готовился к встречам с главами государств для того, чтобы поделиться с ними идеями о «невидимом пакете»: Ирак обязан заявить о выводе войск из Кувейта, а затем незамедлительно осуществить этот вывод. При этом предполагалось заранее проинформировать Хусейна, что после вывода войск начнется реальный процесс, ведущий к урегулированию арабо-израильского конфликта, и в этом процессе примут активное участие члены Совета Безопасности ООН. Важной частью «невидимого пакета» была также система безопасности, которую мировое сообщество хотело бы видеть в регионе в посткризисный период.

Политическая активность Советского Союза на Ближнем Востоке попала в центр мирового внимания. Но главный вывод от поездок Е.М. Примакова за океан и в Европу сводился к следующему: барометр ситуации явно показывал на военное решение. Е.М. Примаков продолжает миссию и с этой целью вылетает в Каир, Дамаск, Эр-Рияд и Багдад. Это был практически единственный канал прямого выхода на Саддама Хусейна. В конце октября на встречах с Е.М. Примаковым президенты Сирии и Египта – Х. Асад и Х. Мубарак – высказались в поддержку советской инициативы.28 октября в Багдаде Е.М. Примаков снова встречается с Саддамом Хусейном. Хусейн продемонстрировал свой интерес к идеям арабской активности в деле урегулирования. В качестве главного арабского партнера он выделял Саудовскую Аравию. Но по главному вопросу – готовности вывести иракские войска из Кувейта – он не сказал «да».

Между тем ставка на войну как средство разрешения конфликта в зоне Персидского залива была сделана. 17 января на аэродромы и радиолокационные системы Ирака обрушились ракеты, направленные с американских кораблей, находившихся в Персидском заливе.

Накануне войны С. Хусейн прямо заметил в своем окружении: «Я говорю вам, что Советский Союз запугивает нас неизбежностью войны – события идут по другому сценарию». В то время как американские бомбардировки набирали силу, в Москве была создана «рабочая кризисная группа», в состав которой вошли министры иностранных дел, обороны, внутренних дел, председатель КГБ, помощник президента по международным делам А.С. Черняев и Е.М. Примаков. С целью прекращения войны было принято решение выступить еще с одной политической инициативой. 9 февраля по поручению Горбачёва Е.М. Примаков снова вылетел в Багдад. На его предложение о выводе иракских войск из Кувейта Хусейн ответил предварительным согласием. Ночью 13 февраля в советское посольство Тарик Азис привез письменное заявление, в котором говорилось, что иракское руководство серьезно изучает идеи, изложенные представителем Президента СССР, и даст ответ в ближайшее время.

В последующие дни на переговорах Тарика Азиса с президентом М.С.Горбачёвым в Москве готовность Ирака полностью вывести свои войска из Кувейта в 3-недельный срок была подтверждена. Развитие событий показало, что затяжка времени с иракской стороны, неопределенность срока вывода войск оказались фатальными. 22 февраля президент Дж. Буш предъявил ультиматум Ираку с требованием вывести войска с территории Кувейта в недельный срок.

Тем временем в Советском Союзе набирали скорость ставшие необратимыми политические процессы. Е.М. Примаков оказался в эпицентре событий.

Накануне четвертого Съезда народных депутатов мы на даче в Волынском готовили доклад Президента СССР «О положении страны и мерах по преодолению сложившейся кризисной социально-экономической и политической ситуации». Присутствовали А.Н. Яковлев, С.С. Шаталин, В.А. Медведев, А.С. Черняев, Г.Х. Шахназаров, Е.Г. Ясин и другие. Думаю, что большинство из них поддерживали идею о первоначальности экономического договора. Мое предложение на этот счет сначала было воспринято М.С. Горбачёвым не скажу что с большим энтузиазмом, но отвергнуто с ходу не было. На следующий день, однако, он сказал:– Не пойдет.– Почему? – спросил я. – Ведь это проходной вариант, причем все республики согласны с тем, что при подписании экономического договора они возьмут на себя определенные обязательства, без которых не сможет функционировать единое экономическое пространство.– Если мы подпишем экономический договор, – ответил Горбачёв, – то многие остановятся на нем и не захотят подписать Союзный, который уже готов, и все заявили о своем согласии присоединиться к нему.– Да, но ведь и экономический договор подразумевает создание наднациональных структур. Нужно начать с экономики, а затем наращивать политические структуры Союза.

М.С. Горбачёв отверг эту идею. Думаю, что он искренне верил в реальность Союзного договора и возможность его подписания. Так или иначе, но развести по времени экономический договор, приемлемый для всех, и политический не удалось.

Стало еще сложнее оттого, что вместо создания общесоюзной рыночной инфраструктуры ставку сделали на так называемый «региональный хозрасчет». В республики передавалась государственная собственность. В некоторых из них решалось, отчислять ли средства в союзный бюджет. Провозглашался приоритет республиканских законов над союзными. В общем, дело шло к распаду не только Союза, но и единого экономического пространства.

После XXVIII съезда я всецело сделал упор на работе в Президентском совете. Отношения с Михаилом Сергеевичем считал хорошими и мог ставить перед ним проблемы довольно острые, решение которых, на мой взгляд, было необходимо. Но постановка этих вопросов вызывала определенную напряженность. Сознаюсь, главное, что меня волновало, даже возмущало, – это недостаточная решительность в укреплении власти Закона.

После роспуска Президентского совета в 1991 году Е.М. Примаков стал членом Совета Безопасности СССР, в составе которого занимался главным образом внешнеэкономической деятельностью. 1990-й и первая половина 1991 года знаменовали собой резкое обострение внутрисоюзных отношений, усилились процессы, которые привели в конце концов к развалу Советского Союза. Настроения в пользу суверенитета стали быстро развиваться и в России. Начало приобретать организационные формы движение в пользу создания компартии Российской Федерации. На заседании Политбюро значительная часть его членов, кандидатов и секретарей ЦК, в том числе и Е.М. Примаков, выступили за то, чтобы ЦК КПСС официально поддержал эту идею.

В это время возник другой российский центр – во главе с Б.Н. Ельциным. Ельцин и его окружение поставили своей целью добиваться абсолютного суверенитета Российской Федерации.

В январе 1991 года Е.М. Примаков принял решение подать в отставку, но М.С. Горбачёв решительно отказал. Его желание оставить Евгения Примакова в «активной команде» подтвердилось в начале марта во время выборов членов Совета Безопасности, когда он настоял на переголосовании его кандидатуры, и она была принята.На XXVIII съезде партии Е.М. Примаков, как и некоторые другие члены Политбюро, отказался баллотироваться в ЦК.

Я упорно пытался навести порядок в первую очередь в сфере внешнеэкономической деятельности, за которую нес в Совете Безопасности ответственность. Не приходилось рассчитывать на то, что нам радикально помогут извне обезболить или, во всяком случае, сократить трудности переходного периода. И все-таки…В своем кабинете в Кремле я обсуждал какую-то проблему с моим старым другом академиком С.А. Ситаряном. Секретарша сказала, что пришел Г.А. Явлинский. Я попросил его войти. Это была первая наша встреча.

Он рассказал, что получил приглашение принять участие в семинаре в Гарвардском университете. По его словам, речь шла о выработке конкретных мер экономической помощи Советскому Союзу размером не менее 30 миллиардов долларов. Оговаривалось, что помощь строго целевая: каждая ее часть будет ответом на тот или иной наш шаг по пути реформ. Например, мы отпускаем цены – за этим следует товарная интервенция в СССР с Запада; мы делаем свой рубль конвертируемым – Западом создается стабилизационный фонд.– Можете ли вы со мной подписать письмо о нашем согласии на такую схему? – спросил Явлинский. – Вторая моя просьба – устройте мне встречу с Горбачёвым.

Я ответил утвердительно. На следующий день у меня на квартире мы отредактировали письмо. Явлинский был искренне удивлен, что я, не согласовав ни с кем содержание этого письма, подписал его. Затем его принял Горбачёв.

Вскоре в США была направлена советская экономическая делегация во главе с Е.М. Примаковым. В состав делегации по просьбе Горбачёва включили Г.А. Явлинского, находившегося в это время в Бостоне. Однако в ходе встреч с американским руководством вопрос об экономической поддержке реформ в СССР не был решен. Не дала конкретных результатов и работа советско-американской группы в Бостоне.

В 1991 году Е.М. Примаков становится «шерпой» – помощником главы государства в отношениях с «семеркой». В обязанности «шерпы» входили предварительные встречи с коллегами с целью подготовки участия СССР в саммите «семерки» в Лондоне. Во время встречи руководителей семи государств с Президентом СССР 17 июля Е.М. Примаков был единственным, кто из советского руководства находился в зале рядом с М.С. Горбачёвым. Он вел подробную запись выступлений. Почти в каждом из них звучал энтузиазм по поводу «исторической первой встречи “семерки” с главой советского государства». Однако было очевидно, что Запад не собирался масштабно поддержать СССР. 19 августа 1991 года произошел путч. В это время Евгений Максимович находился с внуком в санатории «Южный», километрах в 8–10 от дачи в Форосе, на которой отдыхал М.С. Горбачёв с семьей. На следующий день рано утром он приехал в Кремль и вместе с В. Бакатиным выступил против переворота, устроенного ГКЧП.

При прямом участии А.И. Вольского, который возглавлял в то время промышленный союз, в 11.30 утра 20 августа 1991 года по каналам Интерфакса, а затем многократно по радио «Эхо Москвы» было передано за моей и Бакатина подписями следующее: «Считаем антиконституционным введение чрезвычайного положения и передачу власти в стране группе лиц. По имеющимся у нас данным, Президент СССР М.С. Горбачёв здоров.

Ответственность, лежащая на нас как на членах Совета Безопасности, обязывает потребовать незамедлительно вывести с улиц городов бронетехнику, сделать все, чтобы не допустить кровопролития. Мы также требуем гарантировать личную безопасность М.С. Горбачёва, дать возможность ему незамедлительно выступить публично». Через некоторое время после августовских событий Е.М. Примаков становится главой внешней разведки сначала Советского Союза, а после распада СССР – России. Инициатором его перехода в разведку был В. Бакатин, ставший председателем КГБ.

Предложение возглавить разведку было настолько неожиданно ошеломляющим, что, каюсь, воспринял его вначале несерьезно. Начисто забыл о нем во время сентябрьской поездки по Ближнему Востоку, куда полетел с большой группой представителей союзных и российских органов власти с целью получить столь необходимые стране кредиты. Нам тогда это неплохо удалось сделать – сумма полученных только несвязанных займов составила более 3 миллиардов долларов. Во время поездок в Саудовскую Аравию, Кувейт, Арабские Эмираты, Египет, Иран, Турцию в полной мере использовал и свои связи, но главное, конечно, было не в них, а в высоком авторитете нашей страны в арабском мире.

Прилетел в Москву окрыленный успехом. Однако для личного доклада меня Горбачёв не вызвал. Он позвонил по телефону и, не сказав ни слова о результатах поездки, предложил в условиях ликвидации Совета Безопасности стать его советником по внешнеэкономическим вопросам. Я понимал, что мне «подыскивается место». Может быть, сказалась в какой-то степени обида – предложение делалось как бы мимоходом, по телефону. Так или иначе, я ответил: «Михаил Сергеевич, мне как-то уже надоело советовать».– Тогда соглашайся на работу руководителем разведки, мне Бакатин говорил об этом.– Хорошо, – сходу, неожиданно даже для самого себя, ответил я.

Так с сентября 1991 года Е.М. Примаков назначен начальником Первого главного управления (ПГУ) и одновременно первым заместителем председателя КГБ СССР. Далее в период следующей реорганизации он – начальник Центральной службы разведки (ЦСР) (такое название внешняя разведка получила, обретя организационную самостоятельность). Наконец, в ноябре 1991 года Е.М. Примаков назначается директором Службы внешней разведки (СВР) РФ. В этом качестве он работал по январь 1996 года.

Главная моя задача, как я ее понимал, заключалась в сохранении российской разведки. Прежде всего, необходимо было стабилизировать положение в самой СВР. В ней традиционно сосредотачивается цвет офицерского корпуса. В большинстве это интеллигентные, образованные люди, многие из них знают несколько иностранных языков, государственники по своему призванию и профессии. В то же время ряд сотрудников был дезориентирован происходящими переменами, в том числе и разделом на части Комитета государственной безопасности, в котором прослужили уже не один год, а некоторые и не один десяток лет.

В целом офицеры разведки были за демократические преобразования в стране. Однако многих возмущал искусственно раздуваемый настрой против КГБ. Грубо затаптывались традиции, всех мазали одной, черной краской. Некоторые «демократы» вообще предлагали не реорганизовать КГБ, а «закрыть» его, а всех сотрудников без разбора уволить.

В таких условиях нужно было идти в двух направлениях – сделать все для улучшения материального положения сотрудников СВР и последовательно, без кадровой ломки вести дело к тому, чтобы найти и утвердить место российской разведки после окончания «холодной войны».В своей работе в СВР Е.М. Примаков опирался на поддержку своих старых друзей и знакомых – работников ПГУ, в частности – руководителя группы консультантов, в прошлом первого заместителя начальника В.А. Кирпиченко, В.И. Трубникова – начальника ведущего в политической разведке первого отдела, занимавшегося Соединенными Штатами, В.И. Гургенова – заместителя начальника, в качестве советника, сопровождавшего его в поездках в Ирак и другие страны во время кризиса в зоне Персидского залива.

Окончание «холодной войны» диктовало необходимость адаптироваться к реалиям, сложившимся в мире. Нужно было отходить от глобализма, тотальности в работе внешней разведки. Как важнейшая ставилась задача отслеживания изменений в подходах к так называемым «критическим технологиям», корректировки их приоритетности в ведущих индустриальных государствах. Изоляционизм угрожал тупиком научно-техническому прогрессу в России.

Несмотря на возрастающее значение научно-технической разведки, приоритетной для СВР оставалась политическая разведка – получение информации о намерениях других государств, особенно в отношении России. Наряду с существовавшими еще в ПГУ аналитическими подразделениями было создано новое управление, работе которого придавался особый смысл. Оно занималось обострившейся проблемой распространения ядерного оружия, других видов оружия массового уничтожения и средств их доставки.

В 1992 году Е.М. Примаков добился принятия закона «О внешней разведке РФ». Важным направлением работы СВР стало отслеживание экономических и политических процессов, которые могли бы нанести ущерб интересам России. Создано подразделение, в функции которого входили: контроль за выполнением зарубежными странами экономических соглашений, заключенных с Россией, определение объективных и субъективных причин в случае, если такие соглашения не претворяются в жизнь; определение реальной, а не запросной позиции зарубежных партнеров при подготовке соответствующих документов; действия, способствующие возвращению долгов России; проверка истинной дееспособности фирм, предлагающих свои услуги различным российским государственным организациям, и так далее.

Было принято решение периодически публиковать открытые доклады СВР, с тем чтобы знакомить не только руководство, но и широкую общественность – и российскую, и зарубежную – с выводами аналитиков разведки по самым животрепещущим проблемам. Достоянием общественности стали и многие из закрытых ранее эпизодов жизни внешней разведки, возвращены истории неизвестные имена разведчиков – самоотверженных борцов за интересы своего народа. Начался выпуск и многотомных очерков по истории разведки России.

На внутреннем положении разведки, на ее боеспособности не мог не отразиться новый для нее вопрос – участвовать или нет во внутриполитических процессах в своей стране.

В октябре 1993 года, когда произошло прямое столкновение парламента с президентом, мы, естественно, не затыкали уши ватой, следили за происходившим не как посторонние наблюдатели, но непосредственно не вмешивались в события. Я не собирал директорат для вынесения политических вердиктов, как это сделали все остальные российские спецслужбы. Созвал лишь совещание руководителей ряда подразделений СВР, дав указание усилить охрану территории штаб-квартиры, а офицерам не выходить в город с табельным оружием. Любая политическая заангажированность в тот момент нам дорого стоила бы – мы могли потерять значительную часть своего агентурного аппарата.

Новым для внешней разведки России стало развитие контактов и взаимодействие со спецслужбами различных стран, в том числе входящих в НАТО. Речь шла о качественно иных контактах – с теми, кто прежде рассматривался лишь как противник. В октябре 1992 года Москву по приглашению Е.М. Примакова посетил директор ЦРУ Роберт Гейтс. Он встретился также с министром внутренних дел и министром безопасности, начальником Генерального штаба Вооруженных сил России. В июне 1993 года состоялись встречи на «высшем разведывательном уровне» Е.М. Примакова и нового директора ЦРУ Дж. Вулси в США. Обсуждались югославский кризис, положение на Ближнем Востоке, исламский фундаментализм, проблемы борьбы с наркобизнесом, нераспространением оружия массового уничтожения. О многом говорит тот факт, что обсуждения проходили в Лэнгли – штаб-квартире ЦРУ. Ответный визит в Россию директора ЦРУ и его коллег по разведке состоялся в августе 1993 года.

Американцы стремились получить через сотрудничество с СВР достоверную информацию о том, что происходит в России. Это создавало хорошие возможности для доведения непосредственно до высшего руководства США информации, отражающей реальную действительность.

Перелом в отношениях между СВР и ЦРУ произошел в связи с «делом Эймса». Конечно, арест Эймса был пренеприятнейшим событием для нас – мы потеряли важнейший источник в самом ЦРУ, – но и для США: выяснилось, что в течение многих лет он передавал нам важнейшую информацию. Но даже при всем этом можно было «спустить эмоции на тормозах» – ведь никто не застрахован от подобных провалов в то время, когда никто не отказывается от разведдеятельности.

В январе 1996 года в жизни Е.М. Примакова совершается очередной крутой поворот: он назначается министром иностранных дел Российской Федерации.

Я совершенно определенно не хотел переходить в МИД и об этом сразу же сказал Борису Николаевичу. Причем привел, как мне казалось, убедительные доводы, среди которых не последнее место занимала легко прогнозируемая негативная реакция на Западе, где меня не так уж редко называли «другом Саддама Хусейна», считали «аппаратчиком старой школы». Но предложение было слишком настойчивым, и я не мог его отвергнуть.

Через три дня после назначения министром иностранных дел, 12 января 1996 года, состоялась пресс-конференция. Пресс-центр МИД на Зубовской площади был переполнен. Интерес журналистов подогревался и неоднозначными оценками решения о моем переходе в МИД, особенно в США и некоторых других странах. Отклики продолжали поступать и после пресс-конференции. Характерной была статья в «Нью-Йорк Таймс» У. Сафайра, который писал, что мое неожиданное появление в качестве министра иностранных дел России приводит Запад в состояние озноба. По его словам, выбор «дружелюбного змея», который возглавлял шпионское агентство, сигнализирует, что пришел конец «мистера Хорошего Парня» в российской дипломатии.

За годы работы на посту министра иностранных дел РФ Е.М. Примаков объездил весь мир – бывшие республики СССР, Чехию, Венгрию, Словакию, Польшу, всю Югославию, Индию, Сирию, Израиль, Мексику, Кубу, Венесуэлу, Индонезию, Финляндию, Италию, Ватикан, Францию, Германию, Португалию, Японию, США. Откровенные отношения установились у него с министрами иностранных дел Франции – Эрве де Шареттом, Юбером Ведрином, ФРГ – Клаусом Кинкелем, Италии – Ламберто Дини, Канады – Ллойдом Эксуорси, Швеции – Леной Ельм-Валлен, Финляндии – Тарьей Халонен, Швейцарии – Флавио Котти, Мексики – Гурриа, Индии – Гуджралом, Японии – Икэдой и другими. С некоторыми министрами, например Египта, Китая, его связывали многолетние отношения.

Не столь успешно складывались отношения с официальными представителями США. Первая встреча Е.М. Примакова с госсекретарем США У. Кристофером состоялась 9 февраля 1996 года в Хельсинки, где Евгений Максимович сознательно нарушил протокол. Американцами предлагалось: когда У. Кристофер выйдет в плаще из своей машины у резиденции российского министра, Е.М. Примаков пойдет к нему (тоже в плаще) и они перед кинокамерами пожмут друг другу руки. Но Примаков к машине Кристофера не пошел, а остался стоять в костюме на крылечке, чем поставил Кристофера в положение гостя.

В ходе встречи одной из главных проблем разговора стало будущее НАТО.– Известно, – сказал я Кристоферу, – что Россия не намерена стучать кулаком по столу, как, к сожалению, и вы, и мы делали в эпоху «холодной войны». Но это отнюдь не снимает наших весьма серьезных тревог в связи с расширением Североатлантического альянса. Нам заявляют, что НАТО не собирается вести военные действия против России. Но и вам известно, что российские ракеты не нацелены на США. Однако следует ли из этого, что Вашингтон был бы готов поддержать наращивание Россией ее ракетно-ядерного потенциала, не нацеленного на Соединенные Штаты? Так или иначе, само приближение НАТО к российским границам создает совершенно новую, крайне невыгодную для нас военно-политическую и геополитическую ситуацию.– Президент Клинтон,– сказал госсекретарь, – ясно заявлял, что начиная с 1993 года НАТО будет расширяться.

Разговор с Кристофером не оставил сомнений в том, что с нами решили не считаться при расширении НАТО. В первые же дни пребывания на Смоленской площади Е.М. Примаков собрал совещание по НАТО. В сложившейся ситуации было решено не сходить с негативной позиции в отношении расширения НАТО и одновременно вести переговоры с целью минимизировать последствия, в наибольшей степени угрожающие безопасности и не отвечающие интересам страны. Было ясно, что США осуществляют координацию между всеми западными участниками «параллельных» контактов с Россией. Но одновременно далеко не все из них считали безупречной крайнюю позицию, проталкиваемую госсекретарем Соединенных Штатов.

Например, министру иностранных дел Германии К. Кинкелю принадлежала идея создания Совета Россия – НАТО, где Россия была бы представлена на равноправной основе. Президент Франции Ж.Ширак высказал идею «цепочки»: реформирование НАТО, затем диалог между Россией и обновленным Североатлантическим альянсом с целью установления особых отношений Россия – НАТО, а затем уже переговоры о его расширении, включая формы и содержание. Во время встречи «восьмерки» в Лионе Ж. Ширак подчеркнул, что идею такой «цепочки» разделяет и Федеральный канцлер Г. Коль.

У. Кристофера сменила М. Олбрайт – волевая, решительная, неплохо знающая русский язык, активная сторонница продвижения НАТО на Восток и силового решения межнациональных конфликтов. Несмотря на столь сильные противоречия во взглядах, у Е.М. Примакова и М. Олбрайт вскоре сложились не только конструктивные деловые, но и дружеские отношения, основанные на взаимном уважении и даже доверии.

В сентябре 1996 года Е.М. Примакову предстояли важнейшие встречи в Нью-Йорке, куда он должен был вылететь на заседание Генеральной ассамблеи ООН. 24 сентября в здании миссии США при ООН состоялась его встреча с президентом Клинтоном.«С первых дней пребывания на своем посту, – сказал Б. Клинтон, – я был привержен идее создания демократической России, чтобы она стала надежным и сильным партнером США в XXI веке». При этом Б. Клинтон выделил – признаюсь, тогда неожиданно для меня – особое значение наших совместных, скоординированных действий, так как в течение предстоящих 25 лет, по его словам, вероятно возникновение конфликта между Индией и Пакистаном, с угрозой сползания к опаснейшей перспективе применения ядерного оружия. «То же самое можно сказать и о Ближнем Востоке, – добавил президент, – мирное урегулирование и здесь невозможно без совместного участия России и Соединенных Штатов».

Перед российско-американским саммитом в Хельсинки, намеченным на 20–21 марта 1997 года, в Вашингтоне на встрече Е.М. Примакова и М. Олбрайт в результате трудных дискуссий удалось подтвердить обязывающий характер документа об отношениях Россия – НАТО, который должен был быть подписан высшими руководителями России и всех стран НАТО. Впервые было получено согласие включить в совместное Заявление заверение от имени президента США, что вблизи России не произойдет наращивания постоянно размещенных боевых сил НАТО. Американцы согласились не только отразить в Заявлении по европейской безопасности положение о непродвижении ядерного оружия, но и зафиксировать необходимость включения этого заверения в документ Россия – НАТО. В совместное Заявление было включено положение об ОБСЕ как универсальной организации, которая может играть особую роль в системе европейской безопасности. Еще один результат встречи высших должностных лиц России и США: согласованный текст Заявления двух президентов по стратегическим наступательным вооружениям. Оно включило в себя продление сроков сокращения вооружений по Договору СНВ-2. Все проекты, подготовленные Е.М. Примаковым и М. Олбрайт на встрече в верхах в Хельсинки, превратились в документы. Позднее, в сентябре того же года, в Нью-Йорке Е.М. Примаков и М. Олбрайт подписали на основе хельсинкских заявлений юридические соглашения по СНВ и ПРО, открывшие дорогу для ратификации Договора по СНВ-2 и начала переговоров о более глубоких сокращениях стратегических наступательных вооружений РФ и США в рамках СНВ-3. Основополагающий акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности между Российской Федерацией и Организацией Североатлантического договора был подписан 27 мая в Парадном зале Елисейского дворца.

Начало лета 1997 года было ознаменовано переходом к практическому сотрудничеству в рамках Совместного постоянного совета Россия – НАТО (СПС). На Совете председательствовали представители России, генеральный секретарь НАТО и, в порядке ротации, представитель одного из государств-членов НАТО.

Впервые я взял в свои руки молоток и утвердил повестку дня встречи СПС на министерском уровне 26 сентября 1997 года в Нью-Йорке. Конечно, кое для кого все происходящее было запредельно. Представитель России предоставлял слово министрам иностранных дел стран НАТО, включая и госсекретаря США, а затем после каждого выступления комментировал его, выделяя главные идеи и предлагая остальным на них сосредоточиться. Оказывается, такая форма ведения заседаний в НАТО ранее была не принята, но нужно было считаться с полным равноправием всех участников Основополагающего акта.

Это был несомненный успех сил, добивающихся стабильности международной обстановки. Но угрожающая ситуация начала развиваться вокруг Ирака.Камнем преткновения в то время стала Спецкомиссия ООН, созданная после эвакуации иракских войск с территории Кувейта для инспекции различных объектов Ирака с целью выявления и ликвидации оружия массового уничтожения. 23 октября 1997 года Совет Безопасности ООН десятью голосами при пяти воздержавшихся (Россия, Франция, Китай, Египет, Кения) принял по докладу Спецкомиссии резолюцию 1174, в которой были осуждены неоднократные случаи отказа иракских властей разрешить допуск на объекты, указанные Спецкомиссией. Однако вскоре из-за отказа иракцев в допуске на объекты американцев инспекционные работы Спецкомиссии были фактически заморожены. Началась эскалация политических мер. В ответ иракским руководством было принято решение выслать из Ирака граждан США, работающих в Спецкомиссии. Соединенные Штаты при поддержке Великобритании начали интенсивную подготовку военного удара по Ираку. 9 ноября, в воскресенье, Ельцин вылетал в Пекин. Сопровождал президента в этой поездке и я. Как только самолет набрал высоту и погасло табло, требующее находиться на местах, ко мне наклонился адъютант Ельцина и сказал: «Борис Николаевич просит вас к себе».

По просьбе Ельцина я изложил свое видение обстановки на Ближнем Востоке и сказал, что нужно предпринять экстраординарные меры для того, чтобы сбить напряженность и одновременно заставить Ирак выполнять предписания мирового сообщества, зафиксированные в резолюциях Совета Безопасности ООН. Родилась идея направить жесткое послание Ельцина Саддаму Хусейну.

В послании говорилось: «Просил бы Вас не только публично подтвердить то, что Ирак не отказывается от сотрудничества со Спецкомиссией, но и предложить инспекторам Спецкомиссии вернуться в Ирак для нормального продолжения работы. Естественно, при этом имелось бы в виду возвращение их в прежнем составе». 17 ноября из телефонного разговора с министром иностранных дел Ирака Саххафом Е.М. Примаков узнал, что после обсуждения на Совете революционного командования С. Хусейн утвердил ответ на послание президента Б.Н. Ельцина. На следующий день в Москву прибыл Т. Азис. В подготовленном совместном российско-иракском заявлении Ирак дал согласие на возвращение Спецкомиссии в полном составе, Россия же брала на себя ряд обязательств по сближению сторон.

В ночь на 20 ноября в Женеве состоялась встреча министров США, России, Англии, Франции и посла Китая. Е.М. Примаков и М. Олбрайт представили коллегам проект «заявления пяти». После согласования текст был подписан. В нем подчеркивалась важность солидарных усилий постоянных членов Совета Безопасности ООН в целях безусловного и полного выполнения Ираком всех соответствующих резолюций СБ ООН. Подписавшие заявление приветствовали дипломатическую инициативу, предпринятую Россией в контакте со всеми остальными постоянными членами Совета Безопасности. Одна из опаснейших страниц в кризисе вокруг Ирака была в то время закрыта. 1998 год поставил перед Министерством иностранных дел РФ и его главой новые сложнейшие внешнеполитические проблемы. В конце февраля 1998 года произошло резкое обострение ситуации в Косово, о котором Е.М. Примаков предупреждал президента С. Милошевича еще в 1996 году.9 марта в Лондоне на заседании контактной группы США, Великобритания, ряд других европейских стран высказали предложение о введении экономических и иных санкций против Югославии. В части санкций Россия поддержала лишь положения, предусматривающие временные ограничения на поставки в СРЮ оружия и техники военного назначения, исходя из того, что запрет касается поставок вооружений и косовским сепаратистам.17 марта Е.М. Примаков встретился в Белграде с С. Милошевичем в рамках рабочего визита по четырем бывшим югославским республикам.

Я убеждал Милошевича выступить с инициативными шагами об автономном статусе Косово, отвести воинские части в места их постоянной дислокации, взять личную ответственность за начало переговоров с лидером более или менее умеренного крыла косовских албанцев Ругова и объявить об этом, согласиться на приезд в Косово группы наблюдателей ОБСЕ.

Вечером во время ужина, который был дан в нашу честь, незадолго до этого избранный президентом Сербии Милутинович сказал, что Милошевич принял наши предложения. Однако утром объявление о намерении начать переговоры с албанской стороной было сделано от имени Милутиновича. Милошевич как бы оказался в стороне. Несмотря на то, что ряд высказанных нами идей не нашел отражения в заявлении Милутиновича, мы остались довольны результатом, так как шаг вперед был сделан со стороны Белграда. 25 марта в Бонне состоялось заседание контактной группы на уровне министров иностранных дел. М. Олбрайт жестко настаивала на эскалации требований и мер в отношении Белграда. В конце концов, удалось принять документ, в котором констатировалось, что решение косовской проблемы должно базироваться на сохранении территориальной целостности СРЮ, соблюдении стандартов ОБСЕ, принципов Хельсинки и Устава ООН. При этом объявленные 9 марта санкции сохранялись. 22 мая в Приштине прошло первое рабочее заседание делегаций сторон. Однако через неделю ситуация в Косово снова взорвалась. Боевики ОАК предприняли попытку установить контроль в приграничных с Албанией районах края. В ответ сербы провели широкомасштабную полицейскую операцию в районах западного Косово.

Становилась все более очевидной возможность применения силы НАТО против Югославии, хотя целый ряд европейских государств, в том числе членов НАТО, колебались в отношении осуществления такой акции, особенно в обход Совета Безопасности ООН. Я как-то сказал М. Олбрайт: «Россия присутствует на Балканах двести лет, если не больше. Непостижимо, почему американцы хотят навязать Балканам свои рекомендации, не советуясь с нами, или решить по-своему существующие здесь конфликты».

16 июня 1998 года состоялась встреча президентов России и Югославии в Кремле. Е.М. Примаковым совместно с С. Милошевичем было разработано Совместное заявление, в котором говорилось о готовности СРЮ начать переговоры с ОБСЕ о приеме ее миссии в Косово и незамедлительно продолжать переговоры по всему комплексу проблем. Таким образом, Россия, и это подтверждалось выводами объективных наблюдателей, дипломатическими средствами сняла необходимость применения силы против Белграда. После совместного заявления, подписанного в Москве, положение в Косово начало улучшаться. Казалось, дело идет к политической развязке.

Но события разворачивались иначе. В сентябре в Сочи, где отдыхал Е.М. Примаков, произошла его встреча с представителем К. Кинкеля, прибывшим с «архиважным личным посланием по Косово».Он прилетел с переводчиком на рейсовом самолете из Москвы и вручил мне обширное послание министра иностранных дел Германии. Критикуя нашу позицию, блокирующую ссылку на главу VII в резолюции Совета Безопасности ООН, Кинкель угрожающе писал о «приближении» значительных рисков для:–отношений между Западом и Россией, включая и отношения между Россией и НАТО;–позиции России в Совете Безопасности и способности России играть свою роль в урегулировании международных кризисов;–роли России в контактной группе;–нашей способности конструктивно и сообща сотрудничать в других областях, включая экономические и финансовые вопросы.

Обосновывая «исключительную заинтересованность» Германии в принятии ссылки на главу VII, Кинкель сослался на растущее число беженцев, устремляющихся в Германию («мы исходим из того, что 400 000 косовских албанцев проживают в Германии и ежемесячно добавляются 2000 лиц, ходатайствующих о получении убежища»).«Я пишу все это тебе, – заключил Клаус Кинкель свое «неординарное» послание, – как человек, которому, как ты знаешь, очень близки к сердцу отношения с Россией. Именно потому, что я очень озабочен, я думаю, что я, как друг, обязан так откровенно тебе все сказать».

Прочитав письмо при посланце Кинкеля, я сказал ему: «Передайте Клаусу, что мы расходимся в понимании происходящего в эти дни в Косово. Напряженность там не возрастает. Следует продолжать поиск политического выхода – и нам, и американцам, и ЕС. Позиция России постоянна. Она, образно говоря, состоит из четырех «нет»: натовской вооруженной операции против Белграда; выходу Косово из Югославии; эскалации санкций против СРЮ; сохранению нынешнего статуса Косово, который не предоставляет автономии этому краю. Необходимо добиваться немедленного прекращения огня с двух сторон и начать переговоры.

В этой острейшей ситуации в карьере министра иностранных дел Е.М. Примакова произошли капитальные изменения. Сентябрь 1998 года засвидетельствовал глубокий политический кризис в России. После того как Государственная дума дважды отклонила кандидатуру В.С. Черномырдина, предлагаемую президентом на пост главы правительства, Б.Н. Ельцин предложил возглавить правительство Е.М. Примакову. Евгений Максимович отказался.

Выйдя из кабинета президента, в коридоре натолкнулся на поджидавших меня людей: главу администрации Юмашева, руководителя протокола президента Шевченко и дочь Бориса Николаевича Дьяченко. Я развел руками – сказал, что не мог согласиться. Тогда Володя Шевченко, с которым меня связывают годы приятельских отношений, буквально взорвался – я никогда не видел его в таком возбужденном состоянии.– Да как вы можете думать только о себе, разве вам непонятно, перед чем мы стоим? 17 августа взорвало экономику. Правительства нет. Дума будет распущена. Президент физически может не выдержать в любой момент. Есть ли у вас чувство ответственности?!

Я отреагировал вопросом: «Но почему я?»– Да потому, что Думу и всех остальных сегодня устроит именно ваша кандидатура, и потому, что вы сможете.

После моего спонтанного согласия меня начали обнимать. Кто-то побежал сообщить президенту.

В тот же день 12 сентября президент направил представление в Государственную думу. При голосовании Е.М. Примаков получил 317 «за» – больше конституционного большинства.

Перед правительством в это время стояли сложнейшие задачи. К середине 1998 года в России в полную силу развились процессы, которые толкали страну в пропасть. Падало производство, росла безработица, месяц от месяца накапливались долги по заработной плате бюджетников, денежному довольствию военнослужащих, пенсиям. Забастовки не только захлестывали страну, но принимали все более опасный характер. Когда я пришел в Белый дом, на его пороге сидели шахтеры, разбившие здесь палаточный лагерь и стучавшие периодически касками по асфальту, – они требовали выплаты заработной платы. Начал «расшатываться» установленный Центробанком валютный коридор, в пределах которого мог колебаться курс рубля. Угроза «взрывного» роста цен становилась все более ощутимой.

Мои заместители и я сказали друг другу: не решим незамедлительно задачи своевременных выплат всех категорий денежных зарплат и пенсий и не начнем погашать долги по ним – нам в правительстве делать нечего.

Коренной поворот в экономической политике России был невозможен без создания условий для развития производственного сектора. В числе наиболее важных вопросов, вставших перед правительством Е.М. Примакова, была «расшивка» неплатежей. Вопреки мнению МВФ и прежней практике, правительство приступило к взаиморасчетам между бюджетом и предприятиями, что уже на первых порах высвободило 50 миллиардов рублей. Был взят курс на уменьшение числа налогов и их снижение. Наряду с этим началась серьезная борьба с махинациями, которые проделывались для того, чтобы уходить от налогов совсем или не платить их в полном объеме. Немалое значение для пополнения бюджета всех уровней имело введение государственного контроля за производством и торговлей алкогольной продукцией. В центр внимания правительства попали также вопросы, связанные с продажей государственной собственности. Правительство резко выступило против необоснованного роста цен и тарифов на продукты и услуги естественных монополий.

Тенденция экономического роста появилась уже в конце 1998 года. Последовательно сокращался спад производства. Апрель 1999 года превысил уровень апреля 1998 года. Позитивная динамика в экономике способствовала тому, что на 1999 год был предложен и принят Госдумой жесткий, но реальный бюджет. Его удалось выполнить полностью. Впервые за 1990-е годы доходы бюджета превысили расходы. С целью погашения накопленных предшественниками задолженностей был установлен первичный профицит, который достиг 2%.Вскоре после вступления в должность Е.М. Примакова осложнились его отношения с Кремлем.

Насторожили разговоры управляемых извне СМИ о том, что нынешней экономической команде не удастся переломить тяжелейшую ситуацию, сложившуюся после 17 августа. Меня при этом – пока (!) – никто не трогал. Судя по всему, расчет был вполне определенный: через некоторое время, скажем так, через пару-тройку месяцев, заменить «левую» часть команды, а меня, «полезного для общества» (ведь я получил широкую поддержку – никуда от этого не денешься), превратить в «карманного премьера», соглашающегося, не неся ответственности за экономику, работать с совсем другими по своим взглядам людьми, которых мне «дадут» в правительство.

Постоянно предпринимались попытки скомпрометировать заместителей Е.М. Примакова, начиная от распространения слухов о том, что на государственные посты назначаются люди за взятки, и кончая огульными обвинениями в коррупции в связи с их деятельностью до вхождения в правительство. Что касается самого Е.М. Примакова, он не был мишенью для подобных наветов. Вынужденные согласиться с очевидными достижениями правительства в области стабилизации политической ситуации, противники Е.М. Примакова начали обвинять его и кабинет в целом в бездействии в области экономики.

Им было невдомек, что если бы мы не принимали решительных и продуманных, взвешенных мер в экономической области, способных одновременно дать результат и в социальной сфере, то наше правительство попросту не смогло бы удержать политическую ситуацию в России.

Возглавляемый Е.М. Примаковым кабинет придерживался левоцентристских взглядов, и это создавало почву для определенного сближения с левыми силами. Е.М. Примаков имел контакты с Г.А. Зюгановым и другими руководителями КПРФ, во время которых происходил обмен мнениями о деятельности правительства. Но стремления к политическому союзу не наблюдалось ни с одной стороны. Такой союз мог бы возникнуть лишь в том случае, если бы компартия сделала упор на необходимость единства всех «государственников», патриотов, осознав и отразив в своих документах, что возврата к командно-административной модели общественного и экономического устройства быть не может.

С первых же дней работы в правительстве Е.М. Примаков публично подчеркивал, что мероприятия кабинета всегда обговариваются с президентом или осуществляются после получения его санкции. При этом он неоднократно говорил Б.Н. Ельцину, что не имеет президентских амбиций.

Однако вскоре у Ельцина появились сомнения – его целенаправленно информировали о том, что я «веду свою партию». Ничего у меня не получилось и со стремлением участвовать в обсуждениях, призванных найти оптимальные решения для президента, все больше отходящего по состоянию здоровья от самостоятельного руководства страной. В октябре 1998 года я пригласил к себе в Белый дом Татьяну Дьяченко – дочь Бориса Николаевича, которая играла в «семье» роль скорее не идеолога-стратега, а исполнителя, так как больше, чем другие из окружения, имела к нему доступ и знала, когда можно у него подписать ту или иную бумагу или получить нужную резолюцию.

Мы встретились в моем кабинете в Доме правительства. У меня не было никакой предвзятости в отношении нее. Я начал разговор со слов: «У нас с вами общая цель – сделать все, чтобы Борис Николаевич закончил свой конституционный срок в кресле президента. Досрочный его уход в нынешних условиях не соответствует интересам стабилизации обстановки в России. Давайте думать и о тактике. Необходимо показать стране, миру, что президент работает бесперебойно и эффективно. Если вы разделяете сказанное мной и не сомневаетесь в моей искренности, то почему замкнулись в узком кругу? К тому же я не новичок в анализе ситуаций, прогнозных оценках, выработке вариантов.«Да что вы, Евгений Максимович. Мы так вас уважаем». К этому был сведен ответ на высказанные мною недоумение и предложение работать вместе. Так была захлопнута дверь, которую я пытался распахнуть. Мотив мог быть только один: окружение президента понимало, что я не соглашусь играть в оркестре, дирижируемом олигархами.

На первые месяцы работы Е.М. Примакова во главе правительства пришлась череда болезней президента. В это время по поручению главы государства ему приходилось принимать высоких гостей, вести переговоры, устраивать приемы. Вместо президента Е.М. Примаков участвовал в саммите государств Азиатско-Тихоокеанского региона в Малайзии, посетил Австрию для встречи с руководством ЕС. На его плечи лег прием в Москве первых руководителей Германии и Израиля – Шредера, Нитаньяху и других. Тема передачи функций президента председателю правительства стала распространяться в средствах массовой информации.

Все более становилось очевидным: отношения президента и премьера обостряются. И это на фоне распространившихся предположений о том, что Б.Н. Ельцин настроен на запрет КПРФ, введение чрезвычайного положения, срыв предстоящих президентских выборов. 22 января 1999 года Е.М. Примаков направляет письма председателям двух палат российского парламента, в которых предлагает выступить с совместным заявлением о добровольно принимаемых на себя обязательствах, действующих до новых президентских выборов.

Со стороны президента это – обещание не распускать Думу и не использовать право отставки правительства, со стороны правительства – не ставить в Государственной думе вопрос о доверии, со стороны Думы – отказ от импичмента. Совещание членов Совета безопасности, посвященное подготовке документа, состоялось 5 февраля. Проводил его по поручению президента Е.М. Примаков. Но идея совместного заявления ни в той, ни в другой редакции так и не была реализована. Тем временем рейтинг правительства и его руководителя продолжал расти. Но параллельно увеличивалось и количество публикаций и телепередач, в которых все более грубой и беспредметной критике подвергался кабинет, сгущались прогнозы по поводу его предстоящей замены.

Между тем в 1999 году, несмотря на предпринимаемые правительством меры, направленные на привлечение и восстановление доверия иностранных инвесторов, несмотря на то, что наиболее крупные иностранные компании не покинули российский рынок после событий 17 августа, двусторонние отношения России с рядом зарубежных стран оставляли желать лучшего.

На середину двадцатых чисел марта было назначено заседание российско-американской комиссии, которую возглавлял со стороны США вице-президент А. Гор, а с нашей сменявшие друг друга председатели правительства – Черномырдин, Кириенко, а теперь и я. Мы провели серьезную подготовку к поездке. Заранее в США для проведения переговоров с американцами вылетел ряд членов кабинета. Я подготовился к принятию участия в рассмотрении вопросов не только на пленарных заседаниях комиссии, но и на ее профильных комитетах.

Намечена была встреча и с представителями крупного американского бизнеса, которых я намеревался пригласить к самому активному сотрудничеству с нами.

В целом экономическая программа визита в США оказалась сверстана хорошо. Правительство считало своей важной задачей защиту за рубежом интересов отечественного бизнеса вне зависимости от форм собственности. И конечно, поездка в США давала возможность провести беседы с президентом, вице-президентом, государственным секретарем по всей сумме российско-американских отношений.

В связи с предстоящей встречей в Вашингтоне отчетливее зазвучала «косовская нота». Помощник вице-президента США Л. Ферт 22 марта, подчеркнув, что читает заранее и тщательно подготовленный текст, сообщил следующее по телефону помощнику председателя правительства К.И. Косачеву:1. В Вашингтоне считают предстоящий визит Е. Примакова очень важным для обеих сторон. 2. Этот визит будет проходить на фоне быстро развивающейся ситуации вокруг Косово. 3. Американская сторона дает еще один шанс С. Милошевичу, направив в Белград Р. Холбрука.4. Если эта встреча не принесет искомых результатов, С. Милошевич будет нести всю полноту ответственности за последствия, включая проведение военной операции. 5. Главное, чтобы Е. Примаков понимал серьезность ситуации и чтобы возможные действия американской стороны не явились для него сюрпризом. Американская сторона хочет быть в этом вопросе абсолютно понятной.

Для вручения А. Гору Л. Ферту был передан следующий ответ: «Примаков также считает свой визит в США очень важным. Он тщательно готовится к предстоящим переговорам. Но, получив ваш сигнал, просил передать следующее. В Вашингтоне хорошо известна позиция России – мы против применения силы в отношении Югославии. Тем более, что при всей сложности ситуации далеко не считаем исчерпанными политические меры. Если США все же пойдут на военную акцию против Югославии, то Примакову, естественно, не останется ничего иного, как прервать свой визит». 23 марта утром самолет, взлетевший с правительственного аэродрома Внуково-2, взял курс на США. На борту вместе с Е.М. Примаковым находились: ряд министров, губернаторы Э.Э. Россель, К.А. Титов, В.А. Яковлев, председатель Центробанка В.В. Геращенко, видные бизнесмены В.Ю. Алекперов, Р.И. Вяхирев, помощники и другие. Во время промежуточной посадки в Шенноне в 15 часов по московскому времени в телефонном разговоре с Примаковым А. Гор подтвердил, что «вероятность удара постоянно нарастает, так как переговоры с Холбруком в Белграде ни к чему не ведут».  «С учетом того значения, которое имеют для нас отношения с США, – сказал Е.М. Примаков, – я принимаю решение вылететь в направлении Вашингтона. Но если во время моего полета все-таки будет принято американское решение об ударе по Югославии, прошу немедленно предупредить меня об этом. В таком случае я не приземлюсь в США». После того как самолет взлетел и взял курс на Вашингтон в 21.00 по московскому времени, поступил звонок от А. Гора. После разговора Евгений Максимович пригласил к себе всю команду и проинформировал о принятом им решении развернуться над Атлантикой и лететь домой. Все единодушно высказались за это решение.

В ночь на 25 марта Югославия подверглась бомбардировкам и ракетному обстрелу НАТО. 30 марта Е.М. Примаков по просьбе президента Франции Ширака вылетел вместе с российскими министрами иностранных дел и обороны, руководителями СВР и Внешней разведки в Белград, где встретился с президентом С. Милошевичем. Итогом встречи стало заявление Милошевича о готовности к политическому урегулированию путем переговоров представителей национальных общин Косово; к переговорам для обеспечения равных прав всего населения Косово вне зависимости от национальности и вероисповедания; началу отвода югославских вооруженных сил, находящихся в Косово, и обеспечению возвращения беженцев сразу же после прекращения бомбардировок.

Но ответ на любой сигнал со стороны Югославии в это время уже был предопределен. Победила продиктованная США линия на продолжение бомбардировок. Президентские выборы в октябре 2000 года выиграл Коштуница. В Косово были введены многонациональные вооруженные силы.

Не были использованы дипломатические достижения российского МИДа и в деле мирного урегулирования ситуации на Ближнем Востоке. Еще в октябре 1998 года Совет Безопасности ООН одобрил предложение Генерального секретаря ООН о проведении всеобъемлющего обзора выполнения Ираком резолюций СБ. Впоследствии, по мере того как Спецкомиссия убеждалась в отсутствии у Ирака оружия массового уничтожения (ОМУ), постоянными членами Совета Безопасности мог быть согласован график снятия санкций. Зажегся бы свет в конце тоннеля для Ирака.

Но Соединенные Штаты Америки пошли по другому пути. 2 октября 2002 года Конгресс США принял резолюцию, разрешающую администрации применять силу против Ирака без предварительного одобрения СБ ООН. После заявлений о том, что Ирак обладает различными видами ОМУ, в том числе ядерным оружием, представляет собой угрозу безопасности Соединенных Штатов, американские войска оккупировали страну. В дальнейшем высокие должностные лица США вынужденно признали, что в Ираке не обнаружено ни ядерное оружие, ни другие виды ОМУ.

Россия до самого начала операции против Ирака пыталась ее предотвратить. За три недели до американского вторжения ночью меня вызвал к себе президент Путин, и утром я уже вылетел в Багдад, имея поручение передать его устное послание Саддаму Хусейну.

В послании содержалось предложение Хусейну уйти с поста президента и обратиться в парламент с просьбой провести демократические выборы. Если вы живете интересами своей страны и своего народа, просил передать Путин Хусейну, то вам следует сделать это, чтобы попытаться остановить Вашингтон.Саддам сказал несколько несвязанных фраз, похлопал меня по плечу и ушел.

Но вернемся к событиям марта–мая 1999 года.

По-настоящему атака на меня началась и участь как премьера была предопределена, когда стало ясно о моем серьезном намерении бороться с экономическими преступлениями и коррупцией.

Окружение президента не могло не знать, что вскоре после вступления в должность премьера я обратился к руководителям различных министерств и ведомств, в том числе правоохранительных, с указанием лично изложить их видение обстановки, связанной с экономической преступностью и коррупцией. Полученные ответы были весьма показательны. Из первых рук поступили свидетельства о многочисленных аферах и глубине проникновения экономической преступности. Ответы подтверждали несомненную осведомленность о тех каналах, через которые проникает зло. Одновременно содержание полученных докладов и записок не оставляло ни грана сомнений: у Ельцина отсутствовала политическая воля вести решительную борьбу с опаснейшим антиобщественным явлением, которое захлестнуло страну.

Е.М. Примаков получил доклады от Государственного таможенного комитета, руководителя Федеральной службы по валютно-экспортному контролю, директора Федеральной службы безопасности, Генерального прокурора Российской Федерации, министра внутренних дел, Высшего арбитражного суда РФ, Министерства юстиции. Соответствующие выдержки из представленных докладов были направлены в министерства и ведомства, отвечавшие за состояние дел в той или иной области. Им было предложено в кратчайшие сроки доложить в письменной форме руководителю правительства о предпринимаемых конкретных мерах.

Тем временем в печати муссировались слухи, направленные на то, чтобы создать в обществе мнение, будто глава правительства ведет страну чуть ли не к 1937 году. 12 мая 1999 года Е.М. Примаков был приглашен на очередной доклад к президенту.

Как только вышли журналисты, президент сказал:– Вы выполнили свою роль, теперь, очевидно, нужно будет вам уйти в отставку. Облегчите эту задачу, напишите заявление об уходе с указанием любой причины.– Нет, я этого не сделаю. Облегчать ничего не хочу. У вас есть все конституционные полномочия подписать соответствующий указ. Но я хотел бы сказать, Борис Николаевич, что вы совершаете большую ошибку. Дело не во мне, а в кабинете, который работает хорошо: страна вышла из кризиса, порожденного решениями 17 августа, преодолена кульминационная точка спада в экономике, начался подъем, мы близки к договоренности с Международным валютным фондом, люди верят в правительство и его политику. Вот так на ровном месте сменить кабинет – это ошибка.

Последовала вторая просьба Ельцина написать заявление. После моего повторного отказа президент вызвал Волошина, у которого, конечно, уже был заготовлен указ.

В тот же день президент выступил по телевидению с подготовленным ему текстом, в котором говорилось о том, что я выполнил свой долг, в тяжелой обстановке сплотив общество, добившись стабильности. Но это все было отнесено лишь к тактическим задачам, а стратегически, дескать, в области экономики нужно сделать большой рывок, и поэтому, мол, нужен сейчас другой человек.

Новым премьер-министром назначен С.В. Степашин, которого через два месяца постигла та же участь. После отставки Е.М. Примакова были уволены почти все заместители председателя и заменен целый ряд министров. Протесты против разгона правительства прозвучали в двух палатах парламента. Руководители Госдумы и Совета Федерации предлагали Е.М. Примакову выступить с их трибуны – он отказался.

Вопреки прогнозам в окружении президента рейтинг Е.М. Примакова продолжал расти. Он отклонил предложения вернуться на академическую стезю, стать консультантом в неких коммерческих структурах, выехать за рубеж на дипломатическую работу, возглавить ряд партий. Единственным приемлемым для себя вариантом он считал возможность участвовать в выборах в Государственную думу во главе центристского или левоцентристского движения, объединяющего ряд организаций. Вскоре такое движение выстроилось – блок «Отечество – вся Россия». В него вошли возглавляемая Ю.М. Лужковым партия «Отечество», «Вся Россия» во главе с Президентом Татарстана М. Шаймиевым, тогдашним губернатором Санкт-Петербурга А. Яковлевым, ряд других партий, профсоюзные, женские организации. Е.М. Примаков возглавил избирательный список ОВР.

Популярность ОВР и его лидеров росла. Это проявлялось не только в рейтингах, но и во время многочисленных встреч с избирателями в различных регионах России. На выборах блок ОВР занял третье место после КПРФ и «Единства».31 декабря 1999 года последовало заявление президента Б.Н. Ельцина о том, что он подает в отставку. В заявлении называлось имя преемника – председатель правительства Владимир Владимирович Путин.

Путин прошел через ряд ступеней государственной и муниципальной службы, проработав, в том числе, и во внешней разведке, но на сравнительно небольших должностях. Я, например, будучи директором СВР, ни его, ни о нем ничего не знал. Перед назначением председателем правительства за пару месяцев до объявления «наследником» Ельцина Владимир Владимирович Путин в течение нескольких лет работал в мэрии Санкт-Петербурга, кремлевской администрации, а затем в должности директора Федеральной службы безопасности. Этот послужной список был явно недостаточным для того, чтобы охарактеризовать его как политика.

Так думал и я. Но, будучи с ним в одном правительстве – сначала я министр иностранных дел, затем премьер, а Путин – директор ФСБ, постоянно находил в нем человека умного, определенного, умеющего держать слово. Его патриотизм не перемежался с шовинистскими идеями, он не ориентировался на сближение ни с левыми, ни с правыми, а его политические симпатии и антипатии диктовались интересами России – естественно, так, как он их понимал.

Через два года после выборов в Госдуме начала создаваться партия «Единая Россия», опирающаяся на фракции «Единство» и ОВР. Руководители этих фракций должны были занять высокие места в партийной иерархии. Твердо решив не принимать участия в партийном строительстве и не становиться членом какой бы то ни было партии, Е.М. Примаков уступил пост руководителя фракции В.В. Володину. Во фракции ОВР он оставался до выборов декабря 2003 года.

Одновременно был избран президентом Торгово-промышленной палаты России (2001-2011). В этом качестве академик Е.М. Примаков фокусировал свой огромный личный опыт, колоссальный научный потенциал, признанный в мире авторитет государственного и общественного деятеля в реализации крупных программ федерального значения.

Евгений Максимович Примаков – лауреат Государственной премии СССР (1980), лауреат Государственной премии РФ (2014), премии имени Насера (1974), премии имени Авиценны (1983), имени Джорджа Кенана. Награжден орденами «За заслуги перед Отечеством» I, II и III степени, Александра Невского, Почета, орденами СССР: Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, «Знак Почета», многими медалями, иностранными орденами. 

Автор книг «Анатомия ближневосточного конфликта» (1978), «Египет. Время президента Насера» в соавторстве с И.П. Беляевым (1981), «Восток после краха колониальной системы» (1982), «История одного сговора» (1985), «Война, которой могло не быть» (1991), «Годы в большой политике» (1999), «Восемь месяцев плюс…» (2001), «Мир после 11 сентября и вторжение в Ирак» (2003), «Встречи на перекрестках» (2004). Многие книги Е.М. Примакова изданы на иностранных языках: в США, Франции, Германии, Италии, Китае, Японии, Турции, Греции, Югославии, Болгарии. Владел несколькими иностранными языками.

Скончался 26 июня 2015 года.

В память о выдающемся государственном деятеле в 2015 году учреждены десять персональных стипендий имени Е.М. Примакова для студентов МГУ и десять персональных стипендий для студентов МГИМО. Институт мировой экономикм и международных  отношений РАН носит его имя. Гимназия в Одинцовском районе московской области, вновь образованная улица в Ленинском районе города Махачкала его имени. МИД России учредило медаль Примакова.

 

Авторы: С.М.Семенов, Н.Н.Тагаева