Народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, лауреат Государственных премий СССР и РФ

ЖИЗНЬ КАК ЛЕГЕНДА

«Без музыки жизнь была бы ошибкой».
Фридрих Ницше

* * *
«Музыка – это исцеление. Музыка зажигает факел добра
и может переустроить, усовершенствовать мир».
Мстислав Ростропович

* * *
«Я более всего в его искусстве ценю напряженную беспокойную
мысль, его высочайшую духовную культуру… Этот разносторон-
ний и всегда вдохновенный музыкант – большой и глубокий
художник… Я приравниваю труд Ростроповича к самому высоко-
му созиданию, к труду выдающегося ученого, или изобретателя,
или поэта».
Д. Шостакович о Ростроповиче

* * *
«Философ, великолепный менеджер, он мог быть президентом
гигантского концерна, мог быть президентом какой-нибудь
страны, но он посвятил себя русской, а значит – мировой культу-
ре. А это ноша для гиганта…»
Андрей Вознесенский о Ростроповиче

* * *

«Ироничный, страстный, изысканный, экспансивный…
Выдающийся музыкант подобен силе природы…
Музыка в его руках становится моральной силой, будь то Шестая
симфония Чайковского или Десятая Шостаковича…
Ростропович – гениальный виолончелист и глубокий музыкант-
дирижер – создает такое искусство, в которое он сам верит как в
религию…»
Западная пресса о Ростроповиче в XXI веке

 

Приходит время сказать: музыкант в России – больше чем музыкант. Конечно, если речь идет о музыканте-универсале, носителе классических традиций, музыканте-миссионере неповторимого душевного склада и новаторской смелости, чье искусство по силе воздействия сравнивается с проповедью. А наш герой всю жизнь свершал истинно благодетельную экспансию музыкой в души людей. Музыка в воссоздании этого страстного артиста была всегда вдохновенным полетом в будущее, открывала новые миры, излучала бесконечную любовь к людям, жажду добра, милосердия, справедливости и переустройства мира во имя счастья всех людей. Его музыка была исповедью и проповедью одновременно. Горячо откликаясь на невероятную по интенсивности всемирную концертную деятельность Мстислава Ростроповича, пресса давала оценки, далеко выходящие за пределы «чистого искусства». Вряд ли о ком-либо из самых знаменитых современных музыкантов можно было сказать, например, так: «В руках Ростроповича музыка становится моральной силой, а каждый концерт – трансцендентным событием» («Чикаго трибюн», 2002). Или так: «Дирижер, дьявольской силой вносящий порядок в пространство между добром и злом» (испанская пресса, 2000). Что бы ни исполнял Ростропович, люди воспринимали эту музыку не только как дар искусства, но и дар исключительной в своей нравственной мощи души. Однажды, после исполнения Пятой симфонии Дмитрия Шостаковича в Дижонском Аудиториуме (Франция), Мстислав Леопольдович сформулировал нечто из ряда вон выходящее: «Исполняя музыку, я защищаю права человека. Самое важное для меня – знать, что люди счастливы и свободны».

 «Его искусство всегда имело общественные последствия» – так писали о Ростроповиче-музыканте и Ростроповиче-гражданине в России. И потому, наверное, только в биографии этого уникального артиста мог возникнуть эпизод «концертирования» у Берлинской стены, о котором сам виолончелист любил рассказывать с озорной улыбкой:
«Едва я увидел, как ломают эту проклятую стену, я сказал другу Антуану, имеющему свой самолет: "Завтра я должен быть в Берлине". Схватил виолончель, и мы полетели. Я не хотел рекламы. Просто хотел поиграть непременно у рассыпающейся стены музыку Баха. Я играл и смотрел на вдохновенные лица молодых немцев. Многие плакали от радости. И я не мог сдержаться... Какое счастье было видеть, что эта проклятая Берлинская стена — символ двух враждующих половин планеты — рассыпалась в прах"!

 Вот так: схватил виолончель и полетел. Весь мир узнал этот страстный «почерк» Ростроповича-гражданина и, добавим, христианина. Так, схватив виолончель, он прилетел всего на несколько часов в Москву, чтобы играть перед участниками Конгресса памяти академика Сахарова. Так прилетел он и 20 августа 1991 года, в час новой трагедии, нависшей над Россией, прилетел, едва увидев на экране телевизора «этих путчистов с трясущимися руками», совершивших антиконституционный переворот. Он вылетел из Парижа спонтанно, без визы и без виолончели, оставив жене Галине лишь прощальную записку: «Прости, я знаю, что ты уж меня больше не увидишь». Был готов к самому худшему…
Признаемся: невозможно было даже представить лицо интеллигента, лучезарного музыканта Ростроповича рядом с... огнестрельным оружием. Однако сенсационная фотография, опубликованная в журнале «Огонек», где на плече музыканта спит его «охранник», могучий парень в расшнуровавшихся кроссовках, и упрямо бодрствует защитник «Белого дома» маэстро Ростропович с автоматом Калашникова, который держит подобно грифу виолончели левой рукой, - облетела весь мир. Из исторических аналогий можно вспомнить разве что композитора Рихарда Вагнера, сражавшегося на баррикадах революции 1849 года в Германии…

 Две ночи провел Мстислав Ростропович в Доме российского парламента, разделяя с его защитниками все тяготы революционного противостояния «хунте» заговорщиков. Из 56 часов, проведенных тогда в России, спал только два… А через несколько дней, когда собралась Чрезвычайная сессия Верховного Совета СССР, подвиг Ростроповича-гражданина был у всех на устах. Писатель Алесь Адамович сказал с высокой трибуны: «Это была революция с лицом Ростроповича!» А музыковед Леонид Гаккель, вспоминая те трагические дни, писал: «Путч сгинул еще и потому, что увидел перед собой Мстислава Ростроповича — эту воплощенную праздничность свободы… Мстислав Ростропович в Москве — миг нашего счастья в непроглядном августе 91-го»…

 В свое время Гоголь сказал о Пушкине изумительную фразу: «Это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет». И хотя мы до сих пор спорим, движется ли русский человек к Пушкину или вспять, – личность такого колосса культуры современной России, как Мстислав Ростропович, лишь подтверждает «нечаянное» пророчество Гоголя. Стремительность и азартность во всех жизненных проявлениях; восхитительное бесстрашие на переломах судьбы; неподражаемая «первичность» глобальных замыслов и творческих свершений, не имевших аналогов в истории, – это ли не пушкинское в личности русского музыканта? А еще – неистощимое жизнелюбие, ирония и самоирония, эдакий истинно пушкинский, «вдохновенно-трезвый» охват жизни и совершенно непостижимая «высшая готовность к смерти» (слова Андрея Битова о Пушкине). Ростропович изначально был убежден: всякое существование на пределе – источник силы. И всегда утверждал нечто парадоксальное: «Неистовость и есть форма сохранения». Отсюда произошел и его единственный в своем роде брэнд: «Неистовый Мстислав».

 Биографы путаются: кто же он такой? Из каких этносов явился? Смешались польская, литовская, немецкая, русская кровь и породили некий космополитический плод русской культуры – музыканта Мстислава Ростроповича, реформатора виолончели ХХ века, вселенского триумфатора, «грандиозного маэстро» (слова Лючано Паваротти), Гражданина Мира, генерировавшего гуманитарную энергию разных стран и народов. В его монакском паспорте №1, сделанном для передвижения маэстро по планете принцессой Грейс (безвременно погибшей в 1982 году), было записано: «национальность не определена». И сам владелец эксклюзивного паспорта, дожив до 80-ти лет, не изменил своих убеждений: «Я твердо решил, что умру апатридом (т.е. без гражданства. – Т.Г.). Это особое ощущение, когда никому не принадлежишь». Значит, человек – из Космоса?.. Из Вселенной?..

 Именно так. Ибо лишь бескрайний вселенский мир русской духовной истории и культуры мог породить и взлелеять такой феномен личности, феномен человеческого Таланта, как Мстислав Ростропович. Речь идет, конечно, о Человеке века, который своим магическим артистизмом и фантастическим общественным темпераментом, действительно, объял весь цивилизованный мир, создав некий новый круг «кровообращения» жизни, творчества, культуры и связей между людьми. Создал новый тип корифея эпохи.
В сущности, вся его жизнь – как миф, как фантастический полет. И все в этой жизни было необыкновенно.

 Мстислав Леопольдович родился 27 марта 1927 года в Баку, в семье потомственных музыкантов. Отец – Ростропович Леопольд Витольдович (1892–1942) – выдающийся виолончелист, пианист, композитор (выпускник Петербургской консерватории по классу виолончели А. Вержбиловича и фортепиано А. Есиповой). Мать – Федотова Софья Николаевна – пианистка, педагог (выпускница Московской консерватории по классу К. Игумнова). Супруга – прославленная певица (сопрано), примадонна Большого театра Вишневская Галина Павловна (1926–2012), создатель единственного в мире по своим методикам Центра оперного пения в Москве. Две дочери, выпускницы Джульярдской школы, Ольга (виолончелистка, 1956 г. рожд.), президент Фонда культурных и гуманитарных программ М.Л. Ростроповича (2007), руководитель Центра оперного пения Г.П. Вишневской (2011), обладатель премии города Москвы в области литературы и искусства (2014) и Елена (пианистка, композитор, 1958 г. рожд.), с 2007 года возглавляет благотворительный фонд «Ростропович–Вишневская» "Во имя здоровья и будущего детей". Внуки Ростроповича и Вишневской: Иван, Сергей, Анастасия, Владимир, Олег, Мстислав. 

Мстислав Леопольдович Ростропович скончался 27 апреля 2007 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

КОЕ-ЧТО О ПРЕДКАХ

И русская судьба безбрежней,
Чем может грезиться во сне,
И вечно остается прежней
При небывалой новизне.

Борис Пастернак

Фортуна готовила Ростроповичу невероятные сюрпризы. О том, что его отец – Леопольд Витольдович Ростропович, по происхождению польский дворянин с исторической родословной, а предки Ростроповичей занесены в шестую книгу дворянства России, – Мстислав узнал лишь в конце ХХ века. Всю жизнь ни Слава, ни его старшая сестра Вероника даже не догадывались о своем дворянском происхождении. В советской стране об этом лучше было «не знать». Но в семье Ростроповичей была еще одна роковая причина, по которой нужно было намертво забыть слово «дворянин». Об этом рассказ впереди…

Между тем в канун 70-летия великого русского музыканта в Польше разыскали фамильный дворянский герб Ростроповичей и подписанный российским императором Александром II документ, в котором значилось: «Считать семью Ростроповичей со всеми его сыновьями причисленной к высшей гильдии дворянства». Этой «новостью» Мстислав Леопольдович впервые поделился с друзьями в Оренбурге (на родине матери), а потом и в Воронеже (на родине отца) в дни своих юбилейных чествований и краткосрочных приездов в любимые города.
Воронеж волею судеб стал первым русским городом, где зачиналась «музыкальная родословная» Ростроповичей. Осталось не до конца выясненным, почему дед Мстислава – Витольд Ганнибалович Ростропович, родившийся в Варшаве и учившийся в Лейпциге, избрал местом своей музыкально-педагогической карьеры именно великорусский город Воронеж, куда он прибыл в конце 1870-х годов. Так или иначе, но очень скоро Витольд Ганнибалович нашел в Воронеже свое семейное счастье. Он женился на Матильде Александровне Пуле, дед которой по материнской линии, врач Герман Федорович Столль, был, между прочим, известным музыкантом-органистом. И даже смерть настигла его в 1887 году играющим на любимом инструменте во время богослужения…

Витольд и Матильда (напомним: дедушка и бабушка Мстислава Ростроповича) обвенчались весной 1880 года. 17-летняя невеста была одной из семерых детей рано овдовевшей Анны Германовны Пуле (урожденной Столль). Окончив только шесть классов лучшей в Воронеже Мариинской гимназии и оставив учебу из-за болезни, Матильда Пуле вышла замуж по любви и посвятила свою жизнь мужу и детям. Детей было четверо, младший из которых – Леопольд (отец Мстислава) родился в 1892 году. К этому времени Витольд Ганнибалович занимал уже весьма почетное место в музыкально-просветительских кругах Воронежа. В 1883 года он стал членом правления созданного в городе отделения Императорского музыкального русского общества и постоянно участвовал в концертах ИМРО как пианист.

С 1889 года и в течение 16 лет Витольд Ростропович преподавал фортепианную игру в мужской классической гимназии и особенно прославился своими музыкальными произведениями, активно издававшимися в Воронеже. Известно, что педагогический репертуар воронежского пианиста В.Г. Ростроповича распространялся и во многих других городах России. Можно понять, почему младший сын Витольда Ганнибаловича – Леопольд стал недюжинным пианистом, хотя обрел славу прежде всего как выдающийся виолончелист. В сущности, он единственный из четырех детей Витольда и Матильды унаследовал блестящие способности музыканта-универсала: абсолютный слух, память, способности к сочинительству, прирожденный артистизм, наконец, руки виртуоза-инструменталиста – все то, что унаследовал и его единственный высоко одаренный сын Мстислав. И потому, влюбившись в виолончель с юных лет (под влиянием чешского виолончелиста А. Лукинича, прибывшего в Воронеж), Леопольд Ростропович не забросил и фортепиано, продолжая считать этот клавишный инструмент основой профессионального совершенствования любого музыканта. Подобное отношение к этим двум инструментам унаследовал от отца и его сын. Известен афоризм Мстислава Ростроповича: «Фортепиано – фундамент инструментализма».

Леопольду было всего 13 лет, когда отец привез его в Петербург на экзамены в консерваторию. Услышав яркую одухотворенную игру юного воронежца, глава петербургской виолончельной школы, профессор Александр Валерианович Вержбилович согласился принять его в свой класс. Это было великолепное начало пути к будущей европейской известности. В 1910 году 18-летний Леопольд Ростропович окончил Петербургскую консерваторию с золотой медалью, что было редким, высшим отличием, которого удостаивались лишь самые талантливые выпускники. Кстати, его коллега по классу Вержбиловича, в будущем известный профессор Московской консерватории Семён Козолупов, получил при выпуске лишь серебряную медаль. Но жизнь не разлучит этих двух русских музыкантов-виолончелистов. Их судьбы причудливым образом скрестятся в будущем, и не только по линии профессиональной: они вдруг женятся на родных сестрах Федотовых из Оренбурга, выпускницах Московской консерватории. Эти связи найдут свое отражение и в жизни их детей…

Итак, вдохновленный успехами выпускных экзаменов в консерватории, выступив с несколькими концертами в Петербурге и Москве, Леопольд Ростропович отправился в большое турне по Европе, начав свое путешествие на родине отца в Польше. Его сольные концерты в Лодзи и Кракове, а затем и в Париже вызвали самый восторженный прием публики и похвалу прессы не только французской, но и американской, и английской.
Одним из самых примечательных событий европейского вояжа Леопольда Ростроповича стала его стажировка у знаменитого испанского виолончелиста и дирижера Пабло Казальса, чьи концерты он слышал в Петербурге. У Казальса в ту пору было немало учеников, но Леопольда Ростроповича он запомнил, интересовался его творчеством впоследствии и, что удивительно, много позже, сам инициировал профессиональное общение с Ростроповичем-сыном,неожиданно пригласив его в 1958 году в Париж для участия в жюри своего конкурса виолончелистов. Мстислав Леопольдович часто вспоминал об этом с глубокой благодарностью и благоговением и сделал все, чтобы возродить уже в новом тысячелетии этот конкурс виолончелистов имени Пабло Казальса, который прекратил существование после смерти его создателя, последовавшей в 1973 году.

Однако продолжим рассказ о Леопольде Ростроповиче. Вернувшись из Европы в Россию в 1911 году, он выступил с многочисленными концертами не только в родном Воронеже, но и в городах Крыма, в Казани, Ростове-на-Дону, позднее – в Тбилиси и Баку. Жизнь, казалось, улыбалась ему, но «европеизированная» душа музыканта вновь позвала его в Петербург. Леопольд Витольдович переезжает в северную столицу России в 1912 году и поступает в оркестр Мариинского театра, продолжая при этом давать концерты в России и за рубежом. Любопытно, что в том же 1912 году наступил перелом и в судьбе Семёна Козолупова: он переехал в Саратов, чтобы вести класс виолончели и камерного ансамбля в открывшейся там консерватории. Этот новый изгиб в профессиональной жизни Козолупова в дальнейшем скажется и на судьбе отца Мстислава…

С наступлением грозных военно-революционных событий в России жизнь Леопольда Витольдовича Ростроповича сломалась. Мрачным предзнаменованием этого перелома стала скоропостижная кончина его отца Витольда Ганнибаловича, последовавшая 25 сентября 1913 года. Скорбные маршруты в Воронеж на похороны и к овдовевшей матери многое изменили в жизни виолончелиста. А в 1918 году Леопольд Ростропович вдруг оказался и без работы, и без концертов во взорванном революцией Петрограде, где начался настоящий голод. Он вынужден был согласиться на предложение Семёна Козолупова (получившего в то время приглашение переехать в Киев) принять его педагогическую «эстафету» в Саратовской консерватории. Саратов, где Леопольд Витольдович в результате провел четыре года в качестве профессора консерватории, казался спасительным убежищем посреди хаоса пореволюционных времен и разрастающейся Гражданской войны. Но как раз в эти смутные времена и произошли самые странные, дикие и трагические события в жизни музыканта, которые бросили мрачную тень на всю вторую половину его жизни.

А дело было так. Летом 1919 года Леопольд Ростропович прибыл к матери в Воронеж. Но возвратиться в Саратов ему не удалось: железная дорога оказалась перерезана наступающей Белой армией. А 1 октября 1919 года белые вошли в Воронеж. И почти сразу возобновленный новой властью «Воронежский телеграф» поместил духоподъемное объявление о предстоящем концерте «заслуженного профессора Саратовской Алексеевской консерватории, известного виолончелиста Леопольда Ростроповича». Публично было заявлено также, что сбор от концерта поступит в личное распоряжение генерала А.Г. Шкуро. Леопольд Ростропович будто бы намеревался даже создать «оркестр воронежских добровольцев имени славного генерала Деникина». Имел ли место сам концерт, газета не сообщила, хотя выходила еще две недели при власти белых.

За сим последовала запутанная история реальных и мнимых событий: спешное отступление Белой армии, с которой якобы ушел из города музыкант Ростропович, и появление его неожиданно год спустя в том же Воронеже да еще с мандатом Наркомпроса для проверки деятельности музыкальных учреждений губернии. Сбитая с толку пресса выступила с разоблачениями «белогвардейского держиморды». Между тем Л.В. Рост-   ропович утверждал: «Оркестром при Мамонтове и Шкуро не дирижировал, в стане белых не служил, работа идет в реалиях советской России». Разумеется, к делу подключились соответствующие органы.

Как свидетельствуют историки (см. публикацию А.Н. Акиньшина в «Воронежском курьере» от 7 декабря 2000 г.), 9 ноября 1920 года оперативный комиссар Губчека Свирин произвел обыск на квартире и арестовал Л.В. Ростроповича. После двух зафиксированных в протоколах допросов 2 декабря 1920 года коллегией местной «чрезвычайки» музыкант был приговорен к двум годам концлагеря, по амнистии сокращенным до одного года. А 13 января 1921 года Л.В. Ростроповича из чекистского застенка действительно отправили в концлагерь, находившийся в Митрофановском монастыре, и подвергли принудительным работам. Прошения о сокращении наказания со ссылкой на болезнь сердца, на одинокое положение престарелой матери остались без ответа. И только запрос из ЦИКа о его судьбе дал спасительный результат: 9 июня 1921 года, ровно через семь месяцев после ареста, Леопольд Витольдович был освобожден и немедленно уехал в Саратов. Впрочем, уже в августе 1922 года он снова выступал с концертами на своей «малой» родине – в Воронеже. Политические страсти закончились, жизнь в музыке продолжалась…

Так откуда же взялась эта озабоченность ЦИКа судьбой музыканта Леопольда Ростроповича? Все более или менее разъяснилось в постсоветские времена, после посмертной реабилитации Л.В. Ростроповича в 1992 году (когда его дело из спецхрана КГБ было передано в Госархив). Как следует из текста протокола первого допроса музыканта, в начале октября 1919-го его вызвали в штаб белых и «приказали взять на себя организацию оркестра и концертов». А на следующий день к нему домой явился офицер и под угрозами заставил написать объявление в газету. Самого концерта не было: Ростропович уверял, что симулировал болезнь руки. «Оркестра имени Деникина» он тоже не создавал, «хотя желающие находились». Не правда ли, интригующая деталь? Далее из документов «дела Ростроповича» следовало, что он действительно покинул Воронеж по принуждению офицеров, ибо принадлежал к призывному возрасту, но в Белгороде заболел сыпным тифом и встретил приход красных в больнице. По признанию музыканта, его профессиональные знания были востребованы новой властью: он организовал музыкальную школу, дал массу концертов в пользу раненых красноармейцев, а в Самаре был неожиданно приглашен на агитационно-инструкторский пароход «Красная звезда» и плавал два месяца по Волге. Здесь он и познакомился с членами ЦИКа, с которыми прибыл в Москву. Дело ему нашлось: Народный комиссариат просвещения Российской советской республики поручил ему обследовать состояние музыкального образования в Воронежской и Курской губерниях и к 15 ноября доложить... «Так осветил события сам Леопольд Витольдович, – пишет «Воронежский курьер». – Наивно было бы полагать, что он полностью искренен (особенно если иметь в виду его дворянское происхождение и, скорее всего, лояльное отношение к Белой армии. – Т.Г.). Но, с другой стороны, кроме объявления в «Воронежском телеграфе», ему ничего в вину и не ставили… А был или не был концерт, следователя особо не интересовало». Словом, как ни крути, музыкант был «уличен в службе у белых» – и баста! Красивый, обаятельный, чрезвычайно общительный и доверчивый, он пал жертвой политической смуты и трагического раскола России, сломавшего судьбы многих русских интеллигентов, людей творческих профессий. Не потому ли этот необыкновенно одаренный музыкант покинул эту землю, когда ему едва минуло 50 лет?..

Иные биографы и музыковеды называют главной причиной такого раннего ухода и вообще не сложившейся всерьез (в годы советской власти) музыкальной карьеры Леопольда Ростроповича – его характер. Не обладая ни решительностью, ни трезвым практицизмом, ни тем более способностью к приспособленчеству, музыкант не был готов жертвовать «старомодными» понятиями о чести, достоинстве и бескорыстии в поисках «удобных» путей самореализации. Но, вероятно, дополнительной причиной его душевного дискомфорта был тягостный груз воспоминаний о концлагере и застенках Губчека. Лучшие годы жизни Леопольда Ростроповича (1920 – 1930-е) проходили в специфической атмосфере жизни советского общества, где господствовал поголовный сыск, а гарантией благополучия служила лишь абсолютно «чистая» анкета.

На счастье Леопольда Витольдовича в дни одного из многочисленных своих турне он встретил в городе Оренбурге свою судьбу Софью Николаевну – талантливую пианистку. Тот концерт, в котором знаменитому виолончелисту-гастролеру Леопольду Ростроповичу взялась аккомпанировать дочь местной музыкальной знаменитости Ольги Сергеевны Федотовой, стал началом романа и сотворческой семейной жизни Софьи и Леопольда.

Он концертировал и преподавал в первые годы советской власти, вплоть до 1930-х годов, исключительно на периферии, особенно успешно в Саратове (где в 1925 году родилась дочь Вероника) и Баку (где в 1927-м родился сын Мстислав). В Москву перебрался вместе с семьей лишь в 1931 году, несмотря на то, что близкий друг и однокашник Семён Козолупов ему переезжать «не советовал». За этим «не советом» стояло многое. В том числе и боязнь появления в Москве яркого конкурента… 

Так или иначе, но в Московской консерватории места для артистического таланта и педагогики виолончелиста Леопольда Ростроповича не нашлось… Весьма скромный заработок давала ему лишь педагогическая работа в районных музыкальных школах столицы и школе при Училище имени Гнесиных. А еще оставались сольные виолончельные вечера, которые не часто, но всегда неожиданно становились сенсацией концертного сезона. Особенно когда Леопольд Ростропович выступал в Малом зале Московской консерватории с замечательным русским пианистом Константином Игумновым или исполнял пьесы собственного сочинения. А композитором он был, судя по всему, интересным. Неслучайно его так любил патриарх московской композиторской школы – Рейнгольд Морицевич Глиэр.

Впрочем, в последние десять лет жизни Леопольда Витольдовича больше волновало музыкально-исполнительское становление своих одаренных детей, чем проблемы собственной артистической или композиторской карьеры. Заботы о достойном профессиональном образовании Вероники и Мстислава были его большой отцовской болью и радостью московских лет жизни вплоть до первых месяцев войны и эвакуации. А там, в Оренбурге (Чкалове), в разгар трагических потерь и лишений, 31 июля 1942 года настал последний час его земной жизни. Не выдержало сердце. Он умирал в полном сознании и успел высказать жене и детям свое последнее напутствие: виолончель и рояль не продавать, как бы ни было трудно; Славе учиться у Семёна Козолупова. Воля любимого супруга и отца была исполнена.

ГОДЫ УЧЕНИЯ И СТАНОВЛЕНИЯ СЛАВЫ РОСТРОПОВИЧА

Ты – жизнь, назначенная к бою,
Ты – сердце, жаждущее бурь…

Фёдор Тютчев

Первые пять лет жизни Мстислава прошли в родном приморском городе Баку, где родители, судя по всему, прожили самые счастливые годы своей жизни. Отец занял место профессора Азербайджанской консерватории, а мать – преподавателя игры на фортепиано. В те годы Леопольд Витольдович много сочинял в жанрах инструментальной и вокальной музыки, играл в ансамблях, выступал с сольными концертами. Музыкой была наполнена вся семейная жизнь Ростроповичей, где подрастали, являя редкие музыкальные способности, двое детей: старшая сестра Вероника, будущая скрипачка, и младший сын Мстислав, будущий реформатор виолончели. Однако начинали они оба свое путешествие в Большую Музыку с фортепиано. Слава уже в четыре года не только бойко играл на рояле, но и охотно импровизировал, сам сочинял маленькие пьески. Как вспоминала Вероника Леопольдовна Ростропович, «Слава изобретал бесконечные вариации даже на тему «Чижика-пыжика» и вообще очень шустро играл на рояле, наследуя манеру отца, который был изумительным пианистом и композитором-импровизатором… Именно отец был нашим музыкальным наставником и держал в руках всю «музыкальную инициативу» в семье. Это он однажды твердо сказал: «Вероника, ты будешь играть на скрипке, а Слава – на виолончели».
В то время Мстиславу уже минуло восемь лет, и семья Ростроповичей осваивала новые условия столичной жизни в Москве. Родители подумывали об учителе для Славы. Но сын хотел учиться только у отца, которым восхищался, которого боготворил. Их уроки не были не «строгими», не систематическими, а «импровизационно-романтическими», как вспоминал Мстислав Леопольдович; при этом отец чаще всего преподносил виолончельную музыку, играя на… рояле. Этот метод культивировал в своей педагогике впоследствии и сам Мстислав Ростропович, что неизменно поражало его учеников, студентов Московской и Ленинградской консерваторий.
Словом, как и принято в благородных семьях, отец и сын были неразлучны.

В 1930-е предвоенные годы «московской» биографии семьи, Слава учился там, где преподавал Леопольд Ростропович: сначала в школе имени Гнесиных (1934–1937), потом в музыкальной школе Свердловского района (1937–1941); а еще в Музыкальном училище при Московской консерватории, в классе композиции Евгения Иосифовича Месснера, куда привел его отец, поощрявший склонность сына к сочинительству.

Летом 1940 года в городе Славянске, на Украине, где Леопольд Витольдович возглавлял в летние сезоны виолончельную группу курортного симфонического оркестра, произошло знаменательное событие: его 13-летний сын впервые в жизни выступил публично, исполнив Концерт для виолончели с оркестром Сен-Санса. Так началась концертная деятельность Славы Ростроповича. Она блестяще продолжилась и в провинциальном Оренбурге в годы войны. С оркестром Малого оперного театра (прибывшего из блокадного Ленинграда) Мстислав впервые исполнил «Вариации на тему рококо» Чайковского, немеркнущий шедевр своего пожизненного виолончельного репертуара. Именно здесь, в Оренбурге (Чкалове), была публично явлена универсальная музыкальная одаренность нашего героя: в некоем отчетном концерте советских композиторов он вдруг выступил в «тройственном» амплуа: как композитор, виолончелист и пианист. Колоссальный рывок! И это в труднейшие первые годы войны, полные лишений, нищеты и горестных потерь…

Нельзя не сказать об особенной роли в формировании художественного мировоззрения юного музыканта ленинградского МАЛЕГОТа, прославившегося реформаторским духом, названного еще в довоенные годы «лабораторией советской оперы» (ибо театр дал жизнь двум операм Дмитрия Шостаковича – «Нос» и «Леди Макбет Мценского уезда»). В Оренбурге Слава буквально пропадал на репетициях и спектаклях театра, присматривался к работе дирижеров с певцами. Известный композитор Михаил Чулаки, сотрудничавший с театром, занимался со Славой композицией. В результате явились на свет первые значительные сочинения Мстислава Ростроповича: Концерт для фортепиано с оркестром, Поэма для виолончели, Прелюдия для фортепиано, исполненные в публичном концерте юным автором. А в газете «Чкаловская коммуна» 10 апреля 1942 года даже проявилась рецензия, комментировавшая эту своего рода музыкальную сенсацию. Известный московский музыковед Р. Глезер писала: «Произведения Славы Ростроповича свидетельствуют о большом мелодическом даровании, тонком гармоническом чутье и музыкальном вкусе. Юный автор подкупает слушателя и своими прекрасными исполнительскими возможностями».

После кончины отца семья Ростроповичей прожила в Оренбурге еще целый год. Юный Слава, ученик 8-го класса школы, которому едва минуло 15 лет, вдруг почувствовал себя главой семьи, ответственным за жизнь и здоровье матери и сестры. Как вспоминал о том времени Мстислав Ростропович: «… наступил перелом. Я стал наверстывать упущенное. Быстро наверстывать». Прежде всего, Слава заменил отца в музыкальном училище, став неожиданно педагогом учеников, превосходивших его по возрасту. Успех дела решил открывшийся в юном музыканте педагогический талант, редкий дар эмоционального общения. Слава ездил на концерты, когда приглашали; играл все, о чем просили; гастролировал вместе с артистами МАЛЕГОТа. А когда заработка от концертов не хватало, мастерил для продажи коптилки, весьма дефицитные в военную пору… Удивительные по гибкости, изяществу и красоте руки будущего знаменитого русского виолончелиста Мстислава Ростроповича умели создавать не только чудо в музыке, но и мастерить, и строить что угодно…

О своих сиротских годах в Оренбурге Мстислав Леопольдович рассказывал всегда с огромным волнением и чувством благодарности к людям, его поддержавшим. Вот один из его рассказов:
Когда в 1942 году в Оренбурге, в дни войны, умер мой отец, меня взяли продолжать отцовский класс в музучилище, не глядя на то, что мне было 15 лет, а ученикам – 28! Смерть отца была для меня страшным переживанием. И я тяжело заболел. Болел долго. Но вот однажды меня взяли с собой на «гастроли» в город Орск певцы ленинградского Малого оперного театра, который был эвакуирован в Оренбург. В поезде было страшно холодно. Поэтому каждому выдали по одному одеялу. Но когда поезд тронулся, казалось, холод стал нарастать. Я лежал совершенно окоченевший и думал: «Хорошо бы вот так заснуть и больше не проснуться...» А когда проснулся в 4 часа утра, я вдруг почувствовал, что мне тепло и даже... тяжело. Я пощупал себя в темноте и понял: на мне было шесть одеял! То есть каждый из моих старших коллег-артистов отдал мне свое одеяло. Вот это подаренное мне тепло людских сердец я свято храню в своей памяти.

ИЗ ЛЕГЕНД 1940–1960-х годов

Пируй и веселись, мой Гений!
Какая жатва вдохновений!

Вильгельм Кюхельбекер

Одна удивительная страница биографии Мстислава Ростроповича не имеет никаких аналогов в музыкальной истории. В 1944 году, когда еще шла война, он осуществил свой стремительный «пролет» через Московскую консерваторию. Именно пролет! Не было случая во всей истории Alma mater, чтобы студент «перескакивал» со второго курса сразу на… пятый!!! Только Славе Ростроповичу дано было свершить подобный спринт. То есть «штурмовать» МУЗЫКУ со всех сторон. Объять необъятное…

А история была такая. Когда весной 1943 года талантливый сын безвременно скончавшегося в Оренбурге Леопольда Ростроповича – 16-летний Слава держал экзамен в Московскую консерваторию, его приняли сразу на два факультета: оркестровый и теоретико-композиторский. Но и это не все. Слава попал в консерваторский класс так называемого «повышенного фортепиано» (в отличие от «общего фортепиано»), предназначенный для тех, кто изучал композиторские дисциплины. Играл на экзамене даже Второй фортепианный концерт Рахманинова. «Просто потрясающе играл на рояле, – вспоминала его сестра Вероника. – Он был дико работоспособный!» Ходили даже слухи, что профессор Александр Борисович Гольденвейзер прочил виолончелисту Ростроповичу будущее «великого пианиста»…

Вот как рассказывал эту свою особую «консерваторскую историю» сам Мстислав Ростропович в 2006 году, в канун дня 100-летия Дмитрия Шостаковича: Шостакович в ту пору, в 1943 году, был на вершине триумфа после всемирной славы Седьмой симфонии. Поэтому его класс композиции в Московской консерватории был доверху забит учениками. У него учились и Кара Караев, и Борис Чайковский, и многие-многие другие. А вот в классе инструментовки у Шостаковича учились только трое. Я стал четвертым… Однако история была непростая. Дело в том, что я поступил сразу на два факультета Московской консерватории: в класс виолончели Семёна Матвеевича Козолупова и в класс композиции Виссариона Яковлевича Шебалина. Изумительный был человек Шебалин! Он дружил с моим отцом, бывал в нашем в доме, знал меня с малых лет. Я – восьмилетний – посвятил ему свои первые музыкальные сочинения. Когда в 1942 году умер в Оренбурге мой отец, Шебалин, будучи директором Московской консерватории, сделал все возможное, чтобы организовать наше возвращение в столицу, хотя это было очень трудно. После смерти отца мы были без средств и без работы. А я окончил тогда только 8 классов школы, мне было 16 лет… Когда мы приехали в Москву, весной я держал экзамен и поступил, как я уже говорил, сразу на два факультета. Но моей мечтой было, конечно, попасть к Шостаковичу. Хотя я знал, что это, по существу, невозможно. И все же я уговорил Козолупова, чтобы он попросил Шостаковича уделить мне минут 25, чтобы я мог «показать» знаменитому композитору свой Первый фортепианный концерт. И Дмитрий Дмитриевич, к моей радости, назначил время для встречи… Я пришел к нему в 31-й класс, сам не свой от волнения. Шостакович листал мою партитуру довольно долго и вдруг говорит: «Слава, а вы не можете это сыграть на рояле?» Я ответил: «Да, конечно». И сел за рояль… Должен сказать: я никогда в жизни, если иметь в виду всю мою «фортепианную карьеру», не играл на рояле в таком сумасшедшем темпе, как тогда! Просто мне было стыдно отнимать у композитора время. Играл так быстро, что уложился в половину отведенных мне 25 минут. Шостакович едва успевал перелистывать страницы партитуры. Потом он встал, пожал мою руку и сказал: «Слава, если вы хотите у меня заниматься (а я знаю, что вы учитесь в классе композиции у Виссариона Яковлевича), то хотя бы по оркестровке я готов вас взять в свой класс». Так я стал учеником Шостаковича и занимался у него три года. Должен сказать: все эти три года мой учитель по оркестровке ко мне замечательно относился. Были удивительные эпизоды. Вот он звонит ко мне домой и говорит: «Слава, Слава, у вас есть возможность приехать ко мне хотя бы ненадолго?» Я, конечно, мчался. А когда приезжал, он придвигал ко мне стул и просил: «Слава, садись, садись…» И сам садился напротив и говорил: «Давайте помолчим…» Я не знаю, как долго длилось это молчание. Один час, два часа или три… Когда молчишь в таком возрасте, то теряется ощущение времени. Потом он вставал и говорил: «Слава, большое спасибо, что приехал… Стало легче жить!»… И я уезжал. Это было удивительно, просто невероятно: такое особенное общение, такой беззвучный разговор, как говорится, на виртуальном уровне. Конечно, я не знал, о чем он думал. Может быть, он сочинял музыку… Да, наверное, это были совсем особые отношения. Потому что после Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей 1945 года (где Шостакович был председателем жюри, а я «прославился») случилось нечто из ряда вон выходящее. Итоги конкурса были объявлены 28 декабря, а где-то уже в январе Дмитрий Дмитриевич встретил меня случайно в коридоре и говорит: «Слава, вы плохо выглядите, вы устали. Я сейчас с семьей еду отдохнуть в Иваново, в Дом творчества. Хочу вас пригласить поехать с нами». Я, конечно, согласился с благодарностью… Прожил целых две недели у Дмитрия Дмитриевича в Иваново. И конечно, мы очень сблизились. Он чувствовал мое обожание… Но вот случилось то, что должно было случиться. Однажды Дмитрий Дмитриевич сказал своим студентам: «На следующий урок я в класс не приду, потому что будет репетиция в Большом зале консерватории моей Восьмой симфонии. Если хотите, вы можете пойти послушать репетицию». Ну конечно, я помчался… Это было потрясение. С самого начала, с самой первой ноты звучания новой симфонии Шостаковича, которой дирижировал Мравинский, эта музыка произвела на меня такое ошеломляющее впечатление, что я, придя домой, тут же решил сам сочинять симфонию. Ведь к тому времени в моем «композиторском портфеле» было уже два фортепианных концерта… Словом, я с полным воодушевлением начал писать симфонию и вдруг понял, что я ТАКУЮ симфонию никогда не напишу. Никогда! Наступил, как говорится, момент истины. Под впечатлением именно Восьмой симфонии я решил отказаться от карьеры композитора навсегда. Но мой дорогой учитель Шостакович среагировал на это по-своему. Он звонил моей матери много раз и говорил: «Софья Николаевна, воздействуйте на Славу, чтобы он бросил виолончель. Он должен сосредоточиться на композиции». Вот даже как! Но такой глупости я не сделал. Слава Богу, что я бросил композицию, а не виолончель…

Была еще одна особенность консерваторской биографии Мстислава Ростроповича, которая предвещала его «звездную» судьбу. Он единственный из выпускников-виолончелистов не сел играть в оркестр, как все смертные, а сразу стал солистом Московской филармонии (еще будучи аспирантом). Более того, стал активно гастролировать по всему Советскому Союзу, «осваивая» страну вдоль и поперек: Урал и Прибалтику, Север и Юг, все крупные музыкальные города. И не только крупные. Были экстравагантные полеты к Северному полюсу и игра перед полярниками; круизы на пароходах по Енисею c баянистом (не пианистом!) и виолончельные концерты на береговых стоянках, в сибирских селах. Слава Ростропович середины 1940-х годов с невероятной энергией «брал быка за рога», то есть в своем музыкальном образовании и самосовершенствовании наступал с трех сторон, с одинаковым энтузиазмом занимаясь и виолончелью, и фортепиано, и композицией. Этот универсализм его музыкальных «штудий», а еще великолепное знание теоретических предметов, которых в учебном плане было достаточно, и позволили ректорату консерватории сделать исключение для Ростроповича и перевести его со второго курса сразу на пятый. А в следующем, 1945-м году Мстислав Ростропович, как известно, одержал свою первую победу на Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей, где вместе с ним на пьедестале победителей оказались пианисты Святослав Рихтер и Виктор Мержанов.

Следующая победа на Международном конкурсе имени Гануша Вигана ждала виолончелиста в Праге в 1949 году, где он блестяще исполнил Концерт для виолончели с оркестром Дворжака. Впоследствии именно этот концерт стал одной из самых выдающихся интерпретаций и «визитной карточкой» Мстислава Ростроповича. Выбирая произведение, которое Антонин Дворжак создавал на чужбине, в Америке, 22-летний Слава Ростропович и представить себе не мог, что спустя четверть века ему самому предстоит покинуть родину и глубокие ностальгические интонации этой музыки станут особенно близки его душе. Но в 1949 году важнее всего был этот триумф советского артиста, исполнившего сложнейшее произведение в ответственной обстановке конкурса на родине композитора. Целую историю, связанную с этим «пражским триумфом», Мстислав Леопольдович поведал однажды в 2000 году после воистину вдохновенного исполнения Концерта Дворжака вместе с оркестром Bamberger Simphoniker на своем собственном XII фестивале во французском городе Эвиане...

Вот его рассказ: когда в 1949 году я получил первую премию на конкурсе виолончелистов в Праге, меня пригласила знаменитая чешская фирма звукозаписи «Супрафон», которая выпускала к юбилею Дворжака пластинки с лучшими интерпретациями его произведений. Кстати, это была первая в моей жизни «иностранная» пластинка… А поскольку сотрудники фирмы заботились о самом высоком исполнительском уровне, то очень хотели, чтобы оркестром дирижировал Вацлав Талих. Вацлав Талих? Я не знал этого музыканта, но сразу вспомнил один мой разговор с дирижером Евгением Мравинским в то время, когда я еще не выезжал за рубеж. Он спросил меня: «Как вы думаете, кто самый лучший дирижер на свете?» Я назвал, кажется, Фуртвенглера. А он крикнул: «Нет! Талих!» Я был ошеломлен и, конечно, запомнил эту фамилию… А в Чехии была, оказывается, такая история: в дни оккупации Вацлав Талих дирижировал каким-то концертом. Когда Прага и Чехия были освобождены, кто-то донес на него, уличив в «сотрудничестве» с немцами. Талиха поместили под домашний арест, выгнали из филармонии, а потом заслали в Братиславу. В ту пору президентом Чехословакии был Клемент Готвальд. И фирма «Супрафон» написала письмо Готвальду о том, что они выпускают пластинки к юбилею Дворжака с самыми великими исполнителями и просят разрешения привезти из Братиславы в Прагу Вацлава Талиха – не для выступления в открытом концерте, а только для участия в записи на пластинку Концерта Дворжака с советским виолончелистом Ростроповичем.
И Готвальд разрешил! И Талих приехал: совершенно седой, старенький уже, такое потрясающе красивое славянское лицо. Мы с ним встретились еще до записи. Он сказал: «Я хотел бы послушать вас, как вы играете, чтобы быть готовым к ансамблю с вами». Я, конечно, согласился. Играю. И вдруг он мне говорит: «У меня есть для вас маленький совет... Понимаете, вот это место, после соло флейты, где написано animato (что значит – «воодушевленно, оживленно». – Т.Г.), Дворжак очень хотел, чтобы это начиналось медленно»… А я ему: «То есть как это – ОН ХОТЕЛ?» Талих мне: «Я это хорошо помню, потому что слышал от Дворжака». Тогда я Талиху сказал: «А раз так – учите меня от начала и до конца. Расскажите мне, пожалуйста, абсолютно все, что помните»…
И вот теперь и всю жизнь я исполняю Концерт Дворжака так, как рассказал мне Вацлав Талих. Лишь одно место в этой партитуре я играю абсолютно «от себя» – это самый конец Концерта перед последним tutti оркестра. Играю вопреки даже авторским рекомендациям. Ведь у Дворжака здесь написано FORTE! А я играю PIANISSIMO! Для меня эта музыка – В ДАЛЬ УХОДЯЩАЯ РОДИНА, которую ты больше не увидишь… Она уходит, и ты – вместе с ней…
Должен сказать: я исполнял Концерт Дворжака, может быть, тысячи раз. Но каждый раз думаю, что играю его первый раз в жизни. И те же «первозданные» эмоции возвращаются. Это вообще мой принцип, мой девиз: подходить к каждому сочинению как к новому, впервые исполняемому. Всякий раз – премьера!»

Этот рассказ Мстислава Ростроповича – один из самых сокровенных, мировоззренческих. Как человек-творец-универсал, вестник нового времени, он изначально принял формулу вечного совершенствования и вечного углубления связей с жизнью духа своих предшественников и современников, сделав этот творческий труд в сфере музыки (и не только!) высшей целью жизни.

ВОЛШЕБНАЯ ЦЕПОЧКА КОМПОЗИТОРОВ

Ты пройдешь умы и земли,
Чтоб преданьем в вечность впасть.

Борис Пастернак

Невозможно не сказать о тех чертах личности и поступках молодого музыканта-супермена (порой вызывавших даже недоумение и раздражение современников), которые определили, в конце концов, его жизненное и творческое credo.

Прежде всего, это – гордая независимость от суетной конфликтности. Умение отрешиться от переживаний ради высшей, всепоглощающей творческой цели. Всему этому Слава Ростропович «научился» (если можно так сказать) у Сергея Сергеевича Прокофьева, с которым его свела судьба в начале 1950-х годов… Святослав Рихтер рассказывал: «После того как мы сыграли прокофьевскую Виолончельную сонату (она прозвучала 1 марта 1950 года в Малом зале консерватории. – Т.Г.), Ростропович цепко схватился за Сергея Сергеевича…» Но вот вопрос: как сумел этот экспансивный виолончелист и весьма преуспевающий концертант найти ключ к душе замкнутого гения? Ведь после разгромного Постановления ЦК ВКП(б) 1948 года Сергей Сергеевич жил в своем доме на Николиной Горе, отключившись от обстановки гонений и унижений. Много болел, но не сдавался. Напротив, стремился сохранить молодость духа и неустанно трудился, оставаясь всегда точным, аккуратным, подтянутым и … по-детски увлеченным.

Ростропович прожил в доме Прокофьева на Николиной горе два лета. Постигал тайну не ремесла, а вдохновения, рождающего шедевры. Отведенная Славе комната находилась рядом с прокофьевским кабинетом, и каждое утро он просыпался с тревогой о больном композиторе. Но созидающий дух Прокофьева, пренебрегая болезнями, отдыха не знал. Никакие запреты врачей не могли отвлечь композитора от музыки. По свидетельству Ростроповича, «за исключением сна, все его мысли были только о музыке, и поэтому темы, которые он записывал на конфетных коробках, кусках бумаги и в своих записных книжках, могли появиться в любое время».
А работал Прокофьев тогда, общаясь и советуясь с увлеченным его музыкой виолончелистом, именно над Симфонией-концертом для виолончели с оркестром, которую впоследствии и посвятил «своему консультанту» и первому исполнителю. Вместе работали и над созданием совершенно нового произведения - Концертино для виолончели с оркестром. Не было в истории музыки другого примера такой общей работы композитора и интерпретатора. Наблюдая эту редкую дружбу, жена Сергея Сергеевича, Мирра Мендельсон заметила: «Прокофьев сразу почувствовал сложившийся высокий уровень музыкального мышления Ростроповича». А Мстиславу как воздух нужна была эта атмосфера рождения новаторства, подлинного миссионерства в сфере музыки.

Только после смерти Прокофьева мы узнали, что за несколько дней до кончины композитор продиктовал жене список из семи незавершенных произведений, где на первом месте стояло Концертино для виолончели и оркестра в трех частях, а на третьем месте — Соната для виолончели соло в четырех частях... И это были последние творения великого композитора, который когда-то говорил известному виолончелисту Григорию Пятигорскому, без успеха исполнившему его Первый виолончельный концерт: «Мне мало знаком ваш сумасшедший инструмент».

С какой-то сверхъестественной силой Слава Ростропович сблизил и сроднил творческую мысль Прокофьева с этим «сумасшедшим инструментом», подвигнул новаторскую фантазию композитора на целую реформу, превратившую неудавшийся Концерт в Симфонию-концерт, а саму виолончель — в инструмент-гигант, с новой обширной ярко-концертной палитрой красок. Ростропович жаждал участвовать в развитии новой музыки, и эту жажду пронес через всю жизнь. Под его могучим артистическим влиянием был создан в ХХ веке огромный новый репертуар для виолончели. И в этот процесс были вовлечены крупнейшие композиторы разных стран.

Сам Слава любил рассказывать о «волшебной цепочке» композиторов, ставших «жертвами» ЕГО ВИОЛОНЧЕЛИ. Вот один из этих рассказов, записанных в начале 1960-х годов: парадокс в том, что я специально не старался побудить композиторов писать для виолончели. Общаясь с мастерами-композиторами, я, конечно, страстно хотел играть их музыку, и я задумывался о путях развития и состоянии виолончельной литературы... Еще студентом я играл новый виолончельный концерт Рейнгольда Морицевича Глиэра, с которым меня познакомил отец в 1939 году, когда композитор пришел к нам однажды в гости. Через много лет, уже завершая консерваторию, я играл этот Концерт для виолончели Глиэра на классном вечере Семёна Матвеевича Козолупова в Малом зале, а позднее и в Зале Чайковского, с оркестром. Глиэр любил дирижировать своими сочинениями, и мы неоднократно играли его концерт в Ленинграде, Свердловске, Риге, Таллине, Харькове... Вот эта «волшебная цепочка» и началась, собственно говоря, с Глиэра; у него оказалась «легкая рука». А вскоре я выучил концерт Николая Яковлевича Мясковского. Исполнение понравилось автору, и он решил написать Сонату для виолончели и фортепиано. Когда я играл эту сонату в первый раз, послушать пришел Прокофьев — они дружили с Мясковским (и, кстати, оба учились у Глиэра). «Волшебная цепочка» потянулась дальше. И вскоре Сергей Сергеевич тоже написал Сонату для виолончели и фортепиано, которую мы исполнили с Рихтером. А потом началась капитальная работа Прокофьева над Симфонией-концертом, когда мы часто общались… Далее – вы не поверите… О том, что Дмитрий Дмитриевич написал Первый виолончельный концерт, вдохновленный, как оказалось, музыкой Прокофьева в моем исполнении, я узнал из газет… Но оказалось, это открылась новая страница моей собственной истории: «волшебная цепочка» уже протянулась в зарубежные страны. Концерт Шостаковича в моем исполнении услышал в Лондоне Бенджамин Бриттен и вскоре сочинил для меня сонату, а потом и Симфонию для виолончели с оркестром...

События «золотого века» виолончели развивались с невероятной быстротой. И вскоре список «жертв» Ростроповича пополнился именами таких композиторов, как Хачатурян, Вайнберг, Борис Чайковский, Бабаджанян, позднее – Бернстайн, Лютославский, Блисс, Лессюр, Берио, Соге, Дютийе, Шнитке, Пендерецкий, Губайдулина, Пярт, Канчели, Щедрин… Мечислав Вайнберг остроумно назвал этот процесс «пробуждением у композиторов инстинктов виолончельного мышления». К своему 70-летнему юбилею Мстислав Леопольдович буквально бредил воинственной идеей «сделать свою сотню». То есть довести количество мировых премьер посвященных ему сочинений для виолончели до ста.
Как и следовало ожидать, этот героический план был перевыполнен.
В конечном счете количество мировых (не только виолончельных, но и симфонических, и оперных) премьер посвященных Ростроповичу сочинений выросло до 230! Результат, достойный Овна-завоевателя. Не зря же на принадлежавшей ему лучшей в мире виолончели Страдивари «Дюпор» (которой в 2011 году будет 300 лет) остался «шрам» от императорской шпоры Наполеона Бонапарта! Согласно легенде правитель Европы, услышав, как звучит инструмент в руках знаменитого композитора и виолончелиста Жана-Луи Дюпора, пожелал сам поиграть и… неловко задел корпус виолончели ногой… Эту легенду Мстислав почтительно (но и достаточно саркастично!) лелеял, ощущая свою невольную причастность к «великим завоевателям» и тем тщеславным гордецам, которые испокон веков двигали историю вперед.
А в памяти поколений наверняка останется амбициозная реплика молодого Ростроповича: «Я презираю тех виолончелистов, которые жили во времена Моцарта и не «выжали» из него ни одного произведения для виолончели. Ни одного! И тех, кто не побудил Бетховена или Брамса создать хотя бы по одному концерту для виолончели…»

«РОСТРОПОВИЧ ИГРАЛ, КАК ДЬЯВОЛ...»

… Я каждый день
Бессмертным сделать бы желал…

Михаил Лермонтов

Кто же из сверстников виолончелиста не помнит знаменательную дату – 18 февраля 1952 года? Вся консерватория гудела, как разбуженный улей: «Сегодня Славка Ростропович играет новый концерт Прокофьева с оркестром, а дирижировать будет Рихтер!» Это звучало совершенно фантастично. Это звучало вызывающе. Потому что после разгрома 1948 года музыка Прокофьева почти нигде не звучала, тем более — в Большом зале Московской консерватории! И потому еще, что все знали: Прокофьев болен, в Москве почти не появляется (а жить, как оказалось, ему оставалось всего один год).

В тот вечер присутствующие в Большом зале вдруг очутились в каком-то новом мире симфонической музыки. Те, кто впервые слышал виолончелиста Мстислава Ростроповича, испытали нечто вроде эмоционального шока. Ростропович, длинный и худой, как щепка, вышел на сцену стремительно, выставив вперед виолончель, как победную хоругвь, а за ним — элегантный Рихтер, гордо несущий свою лобастую голову, о которой Генрих Нейгауз сказал совершенно замечательно: «В его черепе, напоминающем куполы Браманте и Микеланджело, вся музыка, вся прекрасная музыка покоится, как младенец на руках рафаэлевской Мадонны...» Показалось удивительно ярким само сценическое действо: как Ростропович садится на стул, с каким выражением лица, с какой страстью обнимает свою виолончель, с какой экспрессией и преданностью, влюбленностью в каждый звук начинает играть... И приходило ощущение прорыва куда-то за горизонты музыки будущего, ощущение тревожно и радостно бьющегося пульса новой жизни, хотя новая музыка Прокофьева порой казалась неслыханно дерзкой, сложной, диссонансной, ломающей все каноны виолончельного искусства прежних лет, дающей виолончели голос огромной «концертной» силы и музыкального ораторства. А как волшебно прозвучала вторая часть концерта!..

Но лучше передать слово Святославу Теофиловичу Рихтеру, который посвятил этому концерту в своих воспоминаниях о Прокофьеве удивительные страницы: «Вся эта история была для меня крайне волнующей. На репетициях, хотя музыканты московского молодежного оркестра относились ко мне чутко и доброжелательно, все же не обошлось без конфликтов. Некоторые строили удивленно-юмористические гримасы и едва подавляли смех. Это была реакция на большие септимы и жесткое звучание оркестра. Партия солиста, неслыханно трудная и новаторская, вызвала бурное веселье у виолончелистов. Кондрашин сидел в оркестре и своим характерным неподвижным взглядом следил за моим жестом. Репетиций было всего три, и мы еле-еле в них уместились. С Ростроповичем мы условились: что бы ни случилось, он будет в своих паузах приветливо мне улыбаться, чтобы поддерживать мой дух. Шутка сказать, весьма опасное предприятие! Сергей Сергеевич не присутствовал на репетициях. Ростропович считал, что его присутствие будет нас сковывать, и был прав. Композитор пришел прямо на концерт. Когда я вышел, я похолодел. Посмотрел – нет рояля... Куда идти?.. И... споткнулся о подиум. Зал ахнул. От этого спотыкания страх вдруг пропал. Я рассмеялся про себя («какой сюжет!») и успокоился. Нас встретили неистовыми аплодисментами. Аплодисменты авансом — они разозлили меня. Ростропович отвечал поклонами на приветствие публики, но она не давала начать...
То, чего я больше всего боялся, не случилось: оркестр вступил вместе. Остальное прошло как во сне. От большого напряжения мы после конца были в полном изнеможении. Мы не верили себе, что сыграли, и настолько потеряли голову, что не вызвали Прокофьева наверх. Он жал нам руки снизу, из зала. Мы ошалели. В артистической прыгали от радости...»

Так начинал Мстислав Ростропович в содружестве с великими музыкантами-современниками – Прокофьевым и Рихтером – свое музыкально-исполнительское подвижничество в ХХ веке.

Симфонию-концерт Прокофьева после смерти композитора ждал всемирный успех, когда Ростропович играл ее в Копенгагене, Нью-Йорке, Лондоне, Москве в 1950–1960-е годы. Долгое время он оставался ее единственным исполнителем. И только постепенно Симфония-концерт вошла в репертуар некоторых его учеников и зазвучала в залах Конкурса имени П.И. Чайковского, где виолончельное жюри возглавил его организатор Мстислав Ростропович.

Всю жизнь маэстро убежденно говорил, что он вовремя встретил Прокофьева. Но если правду сказать, то и Прокофьев встретил Ростроповича вовремя, чтобы успеть понять, что ждет его наследие. Ростропович заглянул в лабораторию гения, реформатора музыки XX века. Прокофьев взглянул в глаза музыкальной России будущего, в котором, быть может, уловил и свои родные звуки. Их встреча была предрешена. Не будь ее — не состоялись бы открытия, необходимые всему музыкальному миру. Именно исполнение Ростроповичем Симфонии-концерта Прокофьева произвело некий переворот в сознании самых выдающихся композиторов-современников. Это был уже иной уровень артистизма и виртуозности, иной тип мышления и трактовки функций «лирического» смычкового инструмента как инструмента «концептуального». Именно это преображение виолончели так поразило гениального Дмитрия Шостаковича. Под влиянием этого впечатления, как известно, он и начал сочинять свой знаменитый нынче во всем мире Первый концерт для виолончели с оркестром (Es-dur, op. 107), посвященный Мстиславу Ростроповичу.

Композитор создавал его летом 1959-го на даче в Комарове, под Ленинградом, а 2 августа уже передал ноты Ростроповичу. Слава, получив партитуру концерта, воодушевленный до безумия, поехал заниматься. Трудился по десять часов в сутки первые два дня и по семь часов следующие два дня. Словом, все выучил за четыре дня и позвонил Шостаковичу: «Хочу вам сыграть ваш концерт!» «Приезжайте в Комарово!» - пригласил композитор. О том, как происходила эта судьбоносная встреча 6 августа 1959 года, сочинено немало легенд.

Вот рассказ самого Мстислава Леопольдовича: мы с пианистом Дедюхиным приехали в Комарово. Я достал виолончель. Шостакович говорит: «Слава, подождите минуточку, я сейчас принесу пульт!» И тут прозвучало одно слово, самое дорогое из произнесенных мною за всю жизнь. Я сказал: «НЕ НУЖНО!» Потому что я все знал наизусть! Я сыграл Концерт, и Шостакович тут же позвонил своему другу Гликману: «Приезжайте ко мне скорей, тут Слава такое натворил!» А тот отвечает: «Я могу только через час» – потому что в Комарово надо было на поезде добираться. А мы тем временем пошли на веранду, открыли пол-литра и – пополам. И Шостакович даже через окно выбросил бутылку…

Русская премьера Первого концерта для виолончели Шостаковича состоялась в октябре 1959 года сначала в Ленинграде, потом в Москве (под управлением дирижеров Евгения Мравинского и Александра Гаука), а через месяц уже в Филадельфии с Юджином Орманди и в присутствии Дмитрия Шостаковича. Американская пресса, отмечая тогда это историческое событие, писала: «Ростропович играл, как дьявол… Зал, доведенный до неистовства, устроил овации Ростроповичу… В настоящее время он несомненно величайший виолончелист в мире. Его виртуозность поразительна, его лиризм потрясающей человечности, его звук бархатистый и округленный во всех регистрах. При этом Ростропович совершил чудо: заставил забыть виртуозность в интересах музыки».

Среди музыкантов-исполнителей своего поколения, начавших профессиональную деятельность в годы «железного занавеса», Мстислав Ростропович один из первых приобрел мировую известность. Достигнув возраста 33 лет, виолончелист получил звание профессора Московской консерватории. А в следующем году стал почетным членом Королевской академии музыки в Лондоне. Сенсация шла по пятам «неистового Мстислава». Она искала его уже на всех четырех континентах, ибо в 60-е годы XX века не было на земле классического исполнителя, который бы, подобно знаменитому советскому виолончелисту, давал до двухсот концертов в год!

Сохранилась красноречивая статистика: 1962 год – гастроли Ростроповича в 25 странах; 1963 год – в 40 странах. А в 1965 году он дал только в одном Лондоне 9 концертов и 40 концертов в Сибири и Заполярье. 1966 год был ознаменован поездкой виолончелиста на целину, на Алтай и даже на Кубу, где он выступил в лагере кубинских повстанцев. 

Настоящей легендой было все его артистическое творчество, похожее на каждодневный подвиг. Один из самых незабываемых свершился в московском филармоническом сезоне 1963/64 года, в грандиозном цикле из 11 концертных вечеров под общим названием «История виолончельного концерта». Мстислав Ростропович выступил как универсальный исполнитель и музыки современной, и шедевров музыки отдаленных эпох. Этот громадный цикл из сорока виолончельных концертов (!), из которых 18 прозвучали впервые в СССР и 15 были посвящены исполнителю, во многом определил, по мнению наблюдателей, уникальное художественное значение всего сезона. А годом раньше случился (именно «случился», ибо долго оставался только «эпизодом») и дирижерский дебют Мстислава Ростроповича. Этот исторический концерт состоялся 12 ноября в городе Горьком (Нижнем Новгороде), где одновременно с Ростроповичем «дебютировал» как дирижер и …Дмитрий Шостакович. Собственно говоря, этот концерт Слава Ростропович вместе с главным дирижером Горьковской филармонии Израилем Гусманом и готовили как дирижерский дебют Шостаковича, призванного исполнить вместе с Ростроповичем премьеру своего Первого концерта для виолончели с оркестром. Не легко было уговорить «стеснительного» Дмитрия Дмитриевича встать за дирижерский пульт. Пришлось Славе даже выпить с любимым учителем (по его настоянию) бутылку водки в 8 часов утра, прямо на вокзале города Горького, куда они прибыли вместе из Москвы Но в конце концов дирижерский «эксперимент» Шостаковича, оставшийся единственным в биографии композитора, состоялся. Программа исторического концерта выглядела таким образом: в первом отделении – «Праздничная увертюра» и Первый виолончельный концерт (дирижировал Дмитрий Шостакович, солировал Мстислав Ростропович); во втором отделении – «Песни и пляски смерти» Мусоргского в оркестровке Шостаковича (пела Галина Вишневская) и четыре антракта из оперы «Леди Макбет Мценского уезда» (дирижировал Мстислав Ростропович).

Однако настоящий большой дирижерский дебют виолончелиста состоялся только через 5 лет. И не где-нибудь, а… в Большом театре! Вихрь Ростроповича ворвался в первый театр страны даже вопреки желанию примадонны первой музыкальной сцены Галины Вишневской, не считавшей нужным ломать грань между семьей и театром.
А ведь он пошел на самый опасный вариант: рискнул «переинтонировать» и освежить самую заигранную, самую известную до последней ноты, самую близкую сердцу каждого русского человека оперу Чайковского «Евгений Онегин», которая шла на сцене Большого уже 87 лет. И звучала более 2 тысяч раз!  И что же? За 12 завоеванных у руководства Большого театра репетиций была проведена гигантская художественная работа над партитурой, преобразившая спектакль. Быть может, впервые на памяти живущих поколений слушателей с такой захватывающей яркостью проступила в опере «личность оркестра», ставшего страстным и тонким толкователем драмы. А участие в спектакле Галины Вишневской в партии Татьяны сделало премьеру обновленного «Евгения Онегина» незабываемой. Музыканты оркестра Большого театра признавались, что «Леопольдович» не только их расшевелил, но заставил «все осмыслить». Успех у новоявленного дирижера Большого театра был колоссальный. Его осаждала вся столичная пресса. Никогда не забуду короткий диалог после премьеры «Онегина» в том памятном 1968 году.
– Слава, а как бы ты одной фразой сказал о главном в дирижере?
И он ответил, совершенно не задумываясь:
– Мозг дирижера должен быть каким-то образом прозрачен.

До трагических дней расставания с Большим театром Ростропович с огромным успехом дирижировал и операми Прокофьева «Семён Котко» и «Война и мир». А с «Евгением Онегиным» даже гастролировал в других странах, в частности в Японии. Этот опыт стал мощным стимулом для дальнейшей оперно-театральной деятельности Ростроповича в России и за рубежом. Он ставил в разные годы «Пиковую даму» и «Мазепу» Чайковского, «Царскую невесту» Римского-Корсакова. Был участником мировых премьер таких опер современных композиторов, как «Жизнь с идиотом» (Амстердам) и «Джезуальдо» (Вена) Альфреда Шнитке, «Лолита» Родиона Щедрина (Стокгольм), «Видения Иоанна Грозного» Сергея Слонимского (Самара), «Николай и Александра» Деборы Драттель (Лос-Анджелес).
О постановке оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» речь впереди…

РОСТРОПОВИЧ И СОЛЖЕНИЦЫН

И смертный приговор талантам возгремел.
Гонения терпеть ужель и мой удел?

Александр Пушкин

Как и когда они познакомились? Еще во времена Хрущёва, когда Солженицын был «на абсолютной вершине благодаря Твардовскому», как рассказывал Слава. Пройдя все экзекуции по реабилитации после ссылки, писатель жил в Рязани и работал учителем в школе. А тут как раз гастрольные пути Ростроповича пролегли через Рязань. Конечно, предприимчивый Мстислав где-то раздобыл рязанский адрес Солженицына. «Я его и сейчас помню! – восклицал Ростропович в феврале 2006 года, вспоминая те события. – Рязань, проезд Яблочкова, дом 11»… И продолжал свой рассказ: «Я сыграл концерт, и мне сказали, что Солженицын в зале был. Я подумал: раз не зашел после концерта, может, ему не понравилось? А заеду-ка я к нему сам! И вот проезд Яблочкова, простой дом, первый этаж. Позвонил. Мне открыла пожилая женщина и встала в дверях: «Вы к кому?» – «Я хотел бы повидаться с Александром Исаевичем». – «Его нет, он уехал». – «Жаль». – «А что вам угодно?» – «Говорят, он вчера был на моем концерте…» Вдруг ее отстраняет какая-то рука, и появляется бородатый Солженицын: «Зайдите, пожалуйста, я так счастлив!» И мы с ним посидели довольно долго, часа два…» Так рассказывал Слава о своей первой встрече с Солженицыным, как оказалось, – последний раз в жизни…

Прошли годы. Пару раз, когда писатель бывал в Москве, он заходил к музыканту, в знаменитый композиторский дом на улице Огарева, 13 (нынче Газетный переулок). Они общались, но редко. И вот однажды… «Встретил я на улице Лидию Корнеевну Чуковскую, – продолжил свой рассказ Мстислав Ростропович, – она мне и говорит: «А вы знаете, что Солженицын умирает? Он живет на 83-м километре Можайского шоссе абсолютно один, в маленьком не отапливаемом помещении. Если бы вы его навестили, он был бы счастлив». На следующий день я к нему поехал. Была поздняя осень. Я искал его по участкам с «индивидуальными огородами», на которых – помните? – нельзя было строить ничего кроме сараев для инвентаря. На этих сараях висели замки. И когда я увидел один без замка, я понял, что он тут… Картина открылась грустная. Солженицын лежал под огромным количеством каких-то одеял и бушлатов. Спрашиваю: «Как ты себя чувствуешь?» – «Да ничего! Думаю, у меня прострел». А я знал, что у него рак… И тогда я ему предложил: «Слушай, у тебя здесь холодно, а я на своей даче в Жуковке сделал маленькую квартирку с отоплением. Давай переезжай ко мне! Если у тебя рак – помрешь, и тебе будет все равно, где тебя похоронят. А если у тебя прострел – то ты у меня вылечишься». И он на следующий день ко мне переехал. Я тогда удивился, как мало у него, так сказать, скарба. Ватник какой-то да старый алюминиевый чайник…»

«Вот это да! – прокомментировала сей «скарб» Солженицына Галина Вишневская (в своей книге «Галина»). – Будто человек из концентрационного лагеря только что вернулся и опять туда же собирается… Значит, так и возит Александр Исаевич свое драгоценное имущество с места на место, никогда с ним не расставаясь, и, пройдя свой каторжный путь, не позволяет себе его забыть?!»

А Солженицын, действительно не привыкший ни к какой бытовой роскоши и комфорту, попросил лишь поставить столик со скамейкой в глубине сада да еще привез свой старый письменный стол, за которым привык работать. Он жил, чтобы писать, а писал, чтобы реализовать свое credo, неразрывно связанное с судьбой России. И эти спасительные четыре года жизни и трудов на даче Ростроповича (1969–1973), где он создал такие фундаментальные произведения, как «Август 1914-го», «Октябрь 1916-го», очерки «Бодался теленок с дубом» и многое другое, укрепили его позиции как самобытного писателя-историка-правдолюбца, борца за фундаментальные национальные ценности России и ее народа. Они же, эти четыре года, как говорится, подлили масло в огонь, который по-настоящему полыхнул в 1974-м, с выходом первого тома «Архипелага ГУЛАГ» на Западе, когда Александр Исаевич Солженицын был насильственно выдворен из СССР.

Вслед за ним вынужден был покинуть родину и Мстислав Леопольдович Ростропович – тот, кто встал на защиту гонимого писателя и, рискуя собственной судьбой, бросил перчатку репрессивному режиму в виде «Открытого письма» редакторам четырех центральных газет. Народный артист СССР, лауреат Ленинской и многих международных премий, дирижер Большого театра, 43-летний профессор и зав. кафедрой Московской консерватории, Мстислав Ростропович не побоялся восстать против компании травли писателя, награжденного Нобелевской премией. Встать на защиту не только Солженицына, но и других подвергшихся «избиению» великих талантов России (названных в «Открытом письме»): Шостаковича, Прокофьева, Мясковского, Хачатуряна, Бориса Чайковского, Иосифа Бродского, Андрея Тарковского… то есть – на защиту авангарда современной русской культуры в лице ее корифеев. Многим, привыкшим жить в тисках страха и ущемлений, этот поступок «звездного музыканта» мог показаться чистейшим безумием. Но Мстислав отдавал себе отчет в том, что держал важнейший в своей жизни «экзамен на человеческую совесть» (его собственные слова). И был уверен, что дата его «Открытого письма» – 30 октября 1970 года – станет датой начала и его гонений, унижений, страданий и… отторжения от родины. Так и случилось. Судьба Солженицына стала и его судьбой. Ростропович и Солженицын – роковое судьбосплетение…

Александр Исаевич писал Мстиславу Леопольдовичу: «Я восхищаюсь твоим музыкальным гением, солнечностью твоей натуры, искренностью твоего мышления. Но одновременно и тревожусь – каким ты останешься в русской истории и в памяти потомков. Искусство для искусства вообще существовать может, да только не в русской это традиции. На Руси такое искусство не оставляет благодарной памяти. Уж так у нас повелось, что мы от своих гениев требуем участия в народном горе». Да, конечно, участвовали оба: и Солженицын, и Ростропович…

Только никто и представить себе не мог, что Солженицын, родившийся в 1918 году, переживет своего друга и младшего современника Ростроповича, появившегося на свет в 1927-м… И не доведется великому музыканту порадоваться вместе со всеми соотечественниками в праздничный «День России» - 12 июня 2007 года, когда Александру Исаевичу Солженицыну будет присуждена Государственная премия (5 млн. рублей) «за гуманитарную деятельность», и президент Владимир Владимирович Путин нанесет визит 88-летнему писателю, чтобы лично его поздравить.

ВЕЛИКИЙ ДОНОР МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ

Единственное счастье в жизни –
Это постоянное стремление вперед.

Томас Карлейль

Один из самых очевидных парадоксов драматической истории ХХ века состоит в том, что страдалица Россия явилась самым мощным донором культуры мира.

У Ростроповича, Вишневской и Солженицына, выдворенных из страны в 1970-е годы, были гениальные предшественники среди персон «первой волны» русской эмиграции: Сергей Рахманинов и Фёдор Шаляпин, Иван Бунин и Николай Бердяев. Если продолжить перечень прославленных русских музыкантов-эмигрантов, то это, конечно, пианисты Владимир Горовиц и Александр Зилоти, дирижер и композитор Сергей Кусевицкий, виолончелист Григорий Пятигорский, не говоря уж о таких выдающихся скрипачах русского происхождения, как Яша Хейфец и Айзек (Исаак) Стерн. Все они сделали за рубежом блестящую карьеру и ярко вписались в культурный контекст Соединенных Штатов Америки, ибо эта страна издавна умела привечать русских артистов и ставить себе на службу их таланты. Не называя громких имен представителей более поздних «волн» русской эмиграции, скажем главное: классическая музыкально-исполнительская школа Америки ХХ века сформировалась и поднялась, заняв высокие художественные позиции, благодаря огромному творческому влиянию и «вливанию» энергии и артистизма русской исполнительской школы. Страсть русской романтической души соединилась с фантастической восприимчивостью и упорядоченностью души американской. Всем памятен пример пианиста Вана Клиберна, ученика Розины Левиной, победителя Первого Международного конкурса имени П.И. Чайковского. Еще более впечатляющая фигура – прославленный дирижер, композитор и пианист Леонард Бернстайн, ученик Сергея Кусевицкого, не раз гастролировавший в нашей стране.

Здесь мы уже вплотную подходим к историческому «наследнику» Кусевицкого и близкому другу Леонарда Бернстайна – Мстиславу Ростроповичу. При этом нужно оговориться: перед нами супердонор культуры мировой, а не только американской. Хотя путь к этому безмерному всемирному музыкотворчеству был полон мук и страданий. Да, защищая опального писателя Солженицына и всех гонимых русских гениев, творцов искусства, он бросил вызов репрессивному коммунистическому режиму, находясь в расцвете славы и преуспеяния на своей родине. Но его даже не попытались сохранить для отечественной культуры. Напротив – травили и унижали, как последнего «отщепенца», едва не доведя до самоубийства. Невольно возникает горький вопрос: сколько же мог бы сделать Ростропович для искусства России, не будь он изгнан в расцвете сил?..

Но русский музыкант и на Западе, несмотря на все сложности новых условий артистической деятельности на путях самореализации, остался верен своей глубоко осознанной высокой миссии, преобразующей мир. Вот один из красноречивых примеров: в дни формирования репертуара Вашингтонского национального оркестра, который возглавлял изгнанный из Советского Союза маэстро 17 лет (!), Ростропович сделал два очень важных акцента: русская музыка и новинки современных композиторов. В результате – ни один оркестр мира не имел в 1970–1980-е годы таких контактов с выдающимися современными композиторами. Существует примечательная статистика: за 13 сезонов Вашингтонского оркестра (то есть до 1990 года) Ростропович продирижировал 469 сочинениями 154 композиторов. 166 произведений были в репертуаре оркестра новинками.

Конечно, биография нашего героя не может быть выражена лишь в «жанре» статистики. Но Слава Ростропович всегда тяготел – и в шутку и всерьез к разного рода подсчетам. И не только тогда, когда реально клал кирпичи в здание госпиталя доктора Илизарова в Кургане (куда привозил на лечение Дмитрия Шостаковича) или мысленно отсчитывал 330 тысяч американских долларов в Фонд воссоздания храма Христа Спасителя. Он гордился, что к 80 годам в послужном списке исполненных им новых музыкальных творений, ему посвященных, были такие цифры: виолончельных премьер он исполнил свыше 130, симфонических – 88, новых опер – 9, фортепианных премьер (в вокальных циклах с Галиной Вишневской) – 2. Итого – свыше 230 премьер музыкальных произведений, ему посвященных. Своей «последней виолончельной премьерой» Маэстро категорически назвал Largo для виолончели и оркестра Кшиштофа Пендерецкого (№ 131 в пресловутом списке), которое он исполнил 19 июня 2005 года в Вене, где его партнерами были Венский филармонический оркестр и дирижер Сейджи Озава. В день этой знаменательной премьеры Ростропович еще исполнил грандиозный Концерт для виолончели Дворжака. Иначе как титаническим такое выступление 78-летнего музыканта не назовешь…

Однако вернемся еще ненадолго к годам эмиграции Мстислава Ростроповича – времени успешного сотрудничества с американскими музыкантами в качестве главного дирижера Национального симфонического оркестра США (Вашингтонского). Ни один оркестр мира не имел таких контактов с выдающимися современными композиторами. К Ростроповичу несли свои новые работы для премьер композиторы буквально всего света: француз Анри Дютийе («Краски, пространство и движение» для специального состава оркестра), испанец Гинастера («Глоссес», посвященный Пабло Казальсу, Концерт для виолончели с оркестром), поляки Марсель Ландовский (Концерт для сопрано, виолончели и оркестра), Витольд Лютославский («Новеллетты», Концерт для оркестра), Кшиштоф Пендерецкий («Польский реквием»), русские композиторы Родион Щедрин («Стихира на 1000-летие крещения Руси») и Вячеслав Артёмов (Вторая симфония «На пороге светлого мира») и многие-многие другие.

Каждые четыре года оркестр под управлением Ростроповича играл во время инаугурации нового президента США. И ежегодно в День независимости 4 июля выступал с концертом на открытой эстраде, собиравшим до 400 тысяч слушателей вокруг открытой эстрады на Западной лужайке Капитолия. Слава любил шутить: «Мне довелось «пережить» на посту главного дирижера четырех президентов США»... 

Когда в марте 1987 года Ростропович отмечал свое 60-летие, в Вашингтон на торжества собрался весь цвет музыкального мира и творческой интеллигенции, а также видные политики и общественные деятели Америки и Европы. Притом что родная Россия, несмотря на происходившие там перемены, хранила упрямое молчание… Между тем в честь юбилея Ростроповича в Вашингтоне состоялся Первый всемирный конгресс виолончелистов. А президент США Рональд Рейган, вручая музыканту в Белом доме медаль Свободы, произнес историческую фразу: «Президент США – я, но слава Америки – это Ростропович». В эти же дни английская королева Елизавета II посвятила русского музыканта в Рыцари ордена Британской империи, Франция наградила орденом Почетного легиона, Германия – Офицерским крестом за заслуги и т.д. Ростропович, конечно, был назван «музыкантом года», а также «первой суперзвездой виолончели в истории музыки». Словно подтверждая сей высокий титул, Ростропович исполнил в нескольких концертах пятнадцать (!) крупных произведений для виолончели с оркестром, из которых семь были написаны для него и ему посвящены. Сам юбилейный концерт в честь 60-летия Ростроповича, прозвучавший 27 марта 1987 года в Кеннеди-центре, изобиловал композиторскими сюрпризами. Леонард Бернстайн дирижировал своей увертюрой «Слава!», которая имела красноречивый подзаголовок: «Политическая увертюра» (намек на «политический» ореол юбиляра). Испанский композитор Кристобал Хальфтер представил юбиляру свои фанфары под названием «Мир тебе, Слава». А польский гений Кшиштоф Пендерецкий дирижировал хорами, исполнившими посвященную Ростроповичу «Песнь херувима» – оригинальную современную музыку с религиозным подтекстом. В концерте приняли участие выдающиеся музыканты, близкие друзья и коллеги юбиляра: скрипачи Иегуди Менухин и Айзек Стерн, пианисты Евгений Истомин и Марри Перайа, флейтист Жан-Пьер Рампаль, виолончелист Йо-Йо Ма. Вел концерт выдающийся киноактер, гордость и слава Голливуда – Грегори Пек.

Будучи прирожденным экстравертом, человеком невероятно жизнелюбивым, общительным, остроумным и бесконечно «жадным» на интересные знакомства, Мстислав Ростропович в годы своей блистательной карьеры на Западе буквально оброс высокопоставленными и прославленными друзьями: от королей, принцесс и президентов до корифеев современного искусства.
Я имел счастье общаться со многими выдающимися деятелями искусства нашей эпохи, – поведал в одной из бесед Мстислав Леопольдович. – Это Пикассо, который был моим другом, Шагал, подаривший мне и Гале несколько своих картин, а также палитру с надписью на оборотной стороне: «Дорогому другу Славе от «дяди» Марка Шагала». Этот ценный для меня подарок я получил в 1971 году в Париже. Кстати, помимо надписи на нем есть еще и масляные отпечатки его пальцев… Я встречался с Чарли Чаплиным, который, подарив мне свою автобиографическую книгу, после очередного моего концерта написал: «Когда бывают самые счастливые мгновения жизни, ничего не можешь придумать другого, кроме того, чтобы сказать спасибо». Он был человек необыкновенной доброты. Мы ведь это чувствуем в его фильмах. Гений. Неповторимый гений… Я имел возможность общаться с известным изобретателем вертолетов Игорем Сикорским, когда ему было около 90 лет. Очень хорошо знал замечательного французского поэта Луи Арагона; однажды чуть ли не месяц прожил в его доме. В память о нашем общении Луи Арагон последнее свое произведение назвал: «Песня о Славе». Это удивительной красоты поэзия… И это еще не полный список тех, с кем мне довелось встречаться…
Действительно, далеко не полный список. Ростропович сумел подружиться даже с гордецом-испанцем сюр-художником Сальвадором Дали и знаменитым французским мимом Марселем Марсо. А с поэтами Иосифом Бродским, Александром Галичем и танцовщиком Михаилом Барышниковым они с Галиной Вишневской вместе встречали 1975 год – первый в их еще не устроенной жизни в эмиграции…

Свое грандиозное, длиной в 17 лет, сотрудничество с Национальным симфоническим оркестром США Мстислав Ростропович завершил в 1994 году масштабным гала-концертом. На это событие откликнулись своими приветствиями и благодарственными письмами все «знакомые» со Славой президенты (или экс-президенты) США: Джимми Картер, Рональд Рейган, Джордж Буш (старший) и Билл Клинтон.

Нельзя не заметить, что в годы эмиграции соотношение дирижерской деятельности и виолончельного исполнительства у Ростроповича резко изменилось в сторону первой. Если на родине его дирижерские выступления были эпизодическими, то за рубежом они стали основными, сместившись в центр его творческих интересов. Помимо Вашингтонского оркестра он выступал с Чикагским, Нью-Йоркским, Филадельфийским, Бостонским, многими европейскими оркестрами, в частности с Лондонским симфоническим оркестром (LSO), который называл в 1990-е годы лучшим в Европе, с которым осуществил множество ценнейших записей. Именно в эти годы он постигает как дирижер симфонизм Дмитрия Шостаковича в полном объеме. Он многократно исполняет по всему свету и записывает все его 15 симфоний. Пропаганда и ярчайшее исполнительское воспроизведение Ростроповичем сочинений Шостаковича приобретают для Америки и Европы особое значение. Газета «Вашингтон пост» писала: «Каждое исполнение оркестром и Ростроповичем симфоний Шостаковича становится исторической музыкальной вехой».

И все же главным центром жизни «в изгнании» Мстислава Ростроповича и его супруги Галины Вишневской становится не США и Вашингтон, а Франция и Париж – исконный приют всех «волн» русской эмиграции. Когда в 1978 году оба музыканта были лишены советского гражданства, они приобрели в фешенебельной западной зоне столицы Франции квартиру на авеню Georges Mandel, можно сказать, под сенью Эйфелевой башни. Здесь и создали они свой особый «русский мир» – средоточие бесценных реликвий и раритетов истории, культуры и искусства России.
Пусть сто раз облетела мир — через прессу — весть о ценнейшей коллекции живописи и произведений искусства, о музейной мебели екатерининских времен и каких-то царских занавесках из Зимнего дворца, которыми так гордился Ростропович. И все-таки эта весть — ничто в сравнении с тем, что открывается душе здесь, в парижском обиталище Мстислава и Галины. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!» — воскликнул бы поэт при виде этого изобилия специально подобранного музейного антиквариата, будь то подлинники картин Венецианова, Боровиковского, Брюллова, Репина, подсвеченные специальными театральными софитами; будь то русские иконы и огромный, во всю стену, портрет императора Николая II; будь то целый расписной хоровод всяких самоваров, чайников, художественных изделий, посуды, фарфоровых статуэток, удивительных старинных предметов русского быта, декоративно-прикладного искусства. А в главной музейной комнате стоит едва ли не главный экспонат — огромный овальный мраморный стол на золотых ножках в стиле рококо, а в центре овала — роскошный рисунок русской тройки в духе палехских шедевров — любовно сделанная работа итальянских мастеров из Флоренции по специальному заказу Ростроповича. 

Воистину, здесь искали и создавали российский колорит с истовостью страстных московских людей, потерявших родину и не надеявшихся больше ее увидеть. В этом русском собирательстве Ростроповича проступало что-то трагически-шаляпинское, как не раз проступала в речах маэстро шаляпинская скорбная мысль о том, что смерть может наступить раньше, чем родина вспомнит о потерянном художнике и спохватится, чтобы вернуть хотя бы его останки...

Немало творческой и организаторской энергии отдал Мстислав Ростропович Франции и Парижу. Под его эгидой были учреждены в 1989 году ежегодные музыкальные фестивали в Эвиане, живописном городке на берегу Женевского озера, в предгорье Альп. А в Париже каждые четыре года проводились международные конкурсы виолончелистов имени Мстислава Ростроповича, получившие в музыкальном мире широкий резонанс.

Неизменным спутником Ростроповича-солиста в эти годы становится Концерт для виолончели с оркестром Дворжака. В мире образов этой замечательной музыки он словно видел всю свою жизнь: молодость, любовь, родину, семью, изгнание, веру… С годами его интерпретация этой замечательной музыки менялась, обретала все более глубокие и изысканные интонации. Критики в разные годы писали, что Ростропович, интерпретируя Концерт Дворжака, стремится к «масштабности лирики», к «сближению ее с героическими образами»; избегая надрывной сентиментальности, «насыщает эту музыку глубокой страстью русской души», «создает свою потрясающую и пронзительно нежную симфонию-исповедь». Когда в 1960 году 33-летний Мстислав Ростропович впервые сыграл этот концерт в Амстердаме (а оркестром Концертгебау дирижировал 85-летний Пьер Монте), успех был столь оглушительным, что это «историческое исполнение» композитор Лекс фан Делден назвал «не просто самым ярким событием года, но и всего послевоенного периода. То, что вытворяет этот Ростропович, – не просто недосягаемая вершина мастерства, это пронзительный и щемящий крик, обращенный к душе человека. Такой высокий акт творчества под силу только уникальному таланту. Искусство Ростроповича выходит за рамки виолончели». Именно Концертом Дворжака, как свидетельствовала западная пресса, Ростропович приводил публику «в полный экстаз».

РОСТРОПОВИЧ И МИРОВАЯ ПРЕССА

Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?..
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать...

Осип Мандельштам

Судьба России и судьба Мстислава Ростроповича неразрывно связаны. Никуда не деться — таковы исторические факты. Август 1991-го, октябрь 1993-го, сентябрь 1998-го... Кажется, никто из пишущей братии не упустил случая прокомментировать в свое время эти мистические наезды Ростроповича в Россию именно в кризисные, судьбоносные моменты ее новейшей истории. Помните, как иронизировала столичная пресса в 1998 году? «Ростроповича сбить с толку невозможно. Он все равно появится в России вовремя. На пике кризиса». А добросовестные очернители спешили уличить виолончелиста-дирижера в пристрастиях к «политическим шоу», «идеологическим перформансам». Никогда не догадаться, почему ядовитые укусы и пинки российской прессы начали сыпаться на Мстислава Ростроповича именно в 1997 году, когда вся музыкальная планета поздравляла маэстро с 70-летним юбилеем. Но именно в дни юбилейной весны Мстислава Леопольдовича со страниц одной из московских газет, как мы знаем, раздался патетический глас борзописца-обличителя: «Ну не попсовая ли фигура — сегодняшний Ростропович?»

Хлопушка выстрелила. Сигнал к атаке был воспринят вполне серьезно, а новизна интонации пришлась по вкусу некоторым демократическим СМИ, разучившимся отличать смелость от хамства. И немедленно был сдан в архив тот образ Маэстро среди защитников Белого дома, о котором метафорически было сказано: «...революция с лицом Ростроповича!» Теперь «неистовому Мстиславу» готовы были приписать иную революцию — сексуальную в связи с постановками самой авангардной и самой сексуальной русской оперы «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича, которую Ростропович грозился распространить по всему миру.
Так и пошло. В России писали даже об «уязвимости по музыкальной части» выступлений Ростроповича, о проблеме «с чистым исполнением виртуозных сольных партий» (дописались!), о том, что в Концерте Дворжака он «спотыкался практически на каждом пассаже» (чудовищное вранье!), а «от усредненной славянской душевности немного подташнивало» («Независимая газета»). И это — о Концерте Дворжака, одной из самых прославленных интерпретаций виолончелиста, которую он пронес по миру в течение полувека без каких-либо существенных потерь. Доказательство тому — обширные комментарии и рецензии в западной прессы, которая и о Концерте Дворжака, и о массе других интерпретаций Мстислава Ростроповича — виолончелиста и дирижера — писала и пишет в самых высоких тонах.
Вот только несколько примеров. «Начало Концерта Дворжака было подобно молнии, а фразировка столь страстной, что музыка заполнила весь зал (без малого три тысячи мест) и привела публику в экстаз... Виртуозность не только не повредила его человечности, но была поставлена на службу его русской душе, драматической и гигантской, как у героев Достоевского и Толстого» («Ла Пренса», 23 апреля 1999 г.). «Ростропович превращается в нежного льва на подиуме — именно таким знают его поклонники по многочисленным концертам. Он энергично наступает, в мгновение ока переходит из moderato в allegro и с хищной грацией начинает пассажи. Трепетно, без всякой рисовки Ростропович исполняет Adagio, создавая подобно волшебнику из простой мелодии целое мироздание» («Штутгартер цайтунг», 25 июня 1999). «Мстислав Ростропович — человек гигантских эмоций. Его мастерство также н нечеловеческих масштабов... Когда он дирижировал Десятой симфонией Шостаковича, можно было поверить, что музыка является моральной силой...» («Чикаго трибюн», 6 мая 1999 г.). «Это была встреча с представителем поколения музыкальных гигантов, которые никогда не вернутся... Это было гораздо больше, чем просто концерт, — это было трансцендентное бытие, которое оставило слушателей в полном благоговении» (из откликов прессы Израиля на концерт Ростроповича в Тель-Авиве 18 июня 1999 г.).

Когда в июне 2001 года в Амстердаме проходил грандиозный (состоявший из 14 концертов) фестиваль «Slava!», где «царь и царица русской музыки» (как писала газета «NRS») — Ростропович и Вишневская в течение трех недель были гостями Королевского оркестра Концертгебау, нидерландская пресса посвятила их личностям и творчеству бесчисленное множество страниц. Ростропович, разумеется, выступал во всех своих ипостасях: как дирижер, виолончелист-солист, музыкант-ансамблист, педагог мастер-классов. Вишневская также дала два мастер-класса для молодых вокалистов. На фестивале установилась необыкновенная атмосфера. Как писала газета «Traum», «вооружившись вином, водкой и французским сыром, Амстердам спешит на встречу со Славой, харизматическим музыкантом — великим виолончелистом и дирижером Мстиславом Ростроповичем. По данным полиции, концерт Королевского оркестра Концертгебау на Музейной площади смотрели и слушали около 10 000 человек». И когда в программах фестиваля наступило время прозвучать Концерту для виолончели с оркестром Дворжака, газеты в один голос воскликнули: фестиваль достиг своего пика! Тем более, что оркестром дирижировал прославленный Сейджи Озава. А вот и живые впечатления: «Было ощущение, что на сцене два капитана — Слава и Озава, — писал критик Петер ван дер Линт. — Гениальный мятеж Ростроповича буквально вырвался наружу, и Озава отдал управление кораблем ему. Едва ли кому-то удастся достичь при исполнении этого концерта большей экспрессивности, чем это сделал великий Ростропович... После такого исполнения еще глубже понимаешь, почему Слава — живая легенда: тот, кому удается достичь такой концентрации в своей игре и такого многообразия в градации оттенков звука, действительно гениален. Искусство Ростроповича — это драматическое повествование, полное высого пафоса» (газета «Trauw», 23 июня 2001 г.).
И это — заметьте — именно о Концерте Дворжака. «Гениальный мятеж!»... «Едва ли кому-то удастся достичь при исполнении этого концерта большей экспрессивности, чем это сделал великий Ростропович». Точнее и честнее не скажешь. А вот еще: «Его (Ростроповича) великолепное искусство и сегодня демонстрирует утешительное, глубоко человеческое чувство, которое в сочетании с колоссальным личностным фактором буквально обнимает целые залы, — комментировал Эрик Фурмане. — Его неподражаемая техника позволяет достичь высших границ эмоциональности. В последние годы в творчестве великого виолончелиста очевидно усилилось ощущение полной подвластности мастеру музыкального материала. Мудрость и зрелость придают неповторимую окраску его игре. Ростропович по-прежнему без труда покоряет любой зал» (газета «Parool», 22 июня 2001 г.).
Любопытная подробность: когда в одном из камерных концертов фестиваля прозвучал Восьмой струнный квартет Шостаковича в исполнении Ростроповича и его коллег, скрипачей Венгерова и Керра и альтиста Башмета, журналисты, как сговорившись, писали преимущественно о виолончелисте, как будто он солировал, а не играл в ансамбле: «Игра Ростроповича была совершенной, он показал абсолютно недосягаемый уровень, доступный только его феноменальному таланту и заслуженному статусу живой легенды» (газета «Volkskrant», 18 июня 2001 г.).

Разумеется, концерты фестиваля «Slava!» посетила королева Нидерландов Беатрикс, что было обширно прокомментировано прессой: «В Нидерландах у Ростроповича нет собственного дома, но язык не поворачивается сказать, что он в гостях. С королевой Беатрикс и принцем Клаусом его связывает уже больше двадцати лет теплая дружба. Три года назад Ростропович дирижировал оркестром Концертгебау в честь 60-летия королевы. А годом раньше Беатрикс и Клаус были в Париже на 70-летнем юбилее Славы. Имя Ее Величества он произносит очень торжественно — Беатрикс (газета «Telegraaf», 8 июня 2001 г.). Посему — все было по-домашнему. Например, в холле Концертгебау было организовано «Slavacafe», где в честь Мстислава Ростроповича и его супруги Галины Вишневской наливали семь сортов водки. Этот сюрприз дал повод маэстро пошутить: «водка — единственное нидерландское слово, которое я произношу без труда!» Чтобы завершить рассказ об этом уникальном фестивале «Slava!», воспроизведем еще два высказывания европейских критиков о Ростроповиче-дирижере, исполнившем обширные программы из произведений Мусоргского, Глазунова, Шостаковича, Прокофьева, Бернстайна, Дютийе, Щедрина и других: «Во время концерта на открытом воздухе, на Музейной площади, Ростропович буквально захватил публику своим неподражаемым обаянием и сердечностью. Максимальная сосредоточенность, сдержанная манера дирижирования и в то же время невероятная виртуозность. Несомненно, Ростропович — дирижер высочайшего класса...» (Юрйен Фис, газета «Financieel Dagblad», 16 июня 2001 г.). И еще: «Музыканты оркестра Концертгебау с готовностью откликаются на предлагаемое Ростроповичем видение музыкальной идеи. В этот раз он просто сразил всех своим обезоруживающим обаянием. Оркестр и дирижер работали с полной отдачей и буквально ошеломили публику невероятным, взрывным исполнением фрагментов оперы «Леди Макбет Мценского уезда». Мстислав Ростропович — человек непредсказуемый, и в этом есть определенная интрига... Но если речь о высоком искусстве — снимем шляпы, господа! (Тимо Винд, газета «Telegraaf», 18 июня 2001 г.).

Хотелось бы особо подчеркнуть: западная пресса никогда не «стеснялась» и не «стесняется» произносить суперкомплименты, когда речь идет о личности Ростроповича и его артистической энергетике. Это не мода. Это отражение подлинных отношений артиста и человека со своими современниками. И все это должно принадлежать истории. А раз так — не будем стесняться. Вот еще выразительные цитаты. Пусть они останутся в памяти людей.
«Его игра как раньше, так и теперь — выдающееся событие, — писала австрийская пресса после выступления Ростроповича-виолончелиста с Венским симфоническим оркестром в октябре 2003 года. — Его драгоценный звук обладает энергией, мощью и округлостью, которые невозможно описать... Он необыкновенный артист, в чьем исполнении радость от игры и абсолютная преданность музыке всегда на первом плане... Когда он играет два таких знаменитых концерта для виолончели, как Гайдна в до-мажоре и Дворжака, то кажется, что авторитетнейшие музыканты Венского филармонического оркестра — словно ученики, не сводящие глаз с учителя, готовые подчиниться каждому его порыву» («Винер Цайтунг»).
«Ростропович, несомненно, величайший гуманнейший гений, самый прославленный музыкант современности, человек великого сердца и мужества» («Тайме»).
Не сетуй, глубокочтимый читатель, на столь обильное цитирование западной прессы. Причин этому по меньшей мере две. Во-первых, никто из современных выдающихся музыкантов-исполнителей не имеет такого обширного и мощного резонанса в мировых СМИ, как Мстислав Ростропович, и об этом не грех напомнить. А во-вторых, цитировать отечественную прессу, увы, не приходится, ибо она отбывает «наказание» вынужденным молчанием...
Впрочем, остается надежда на возобновление «диалога»...
Итак, в России перестали звучать виолончель и симфонические программы Ростроповича со времен концерта в честь Александра Солженицына 15 декабря 1998 года. После этого события в Большом зале Московской консерватории и сотворилась стараниями беспардонной прессы ситуация нового изгнания великого музыканта из «окаянной» России. И опять — роковое судьбосплетение: Ростропович и Солженицын. И этот блещущий невежеством и контркорректностью комментарий от «Коммерсанта», который без недоумения и ужаса читать невозможно: «Не поселись опальный писатель в гостевом домике на даче Ростроповича в Жуковке, вряд ли музыканту, которого всегда власть ценила, перекрыли бы кислород. А значит, он так и остался бы в России, и имя его было бы известно только узкому кругу меломанов. Да и те постепенно разочаровались бы в нем...». Вот так! Ничтоже сумняшеся...
Но казнь «нежного льва» все же не получалась. Он остался непобедимым гуманистом и христианином. «Никому и никогда не удастся меня поссорить с Россией, сколько бы грязи на мою голову ни лили», — говорил Слава Ростропович. И это слова бывшего изгнанника, который в годы противостояния коммунистическому режиму хотел сжечь себя на Красной площади...

КОГДА РОСТРОПОВИЧ РЕПЕТИРУЕТ...

Дирижирование — это излучение...

Отто Клемперер

Не иначе как под влиянием Вишневской и успешной деятельности ее Центра оперного пения Мстислав Леопольдович стал все больше общаться с молодыми певцами. А как счастлив был с ними репетировать, не жалея ни времени, ни духовных сил! Московские фанаты оперы помнят, какой кураж царил в театральном зале на Остоженке, 25, когда Ростропович давал открытые мастер-классы, репетируя с солистами Центра Вишневской «Царскую невесту» Римского-Корсакова. Прорабатывались буквально каждая фраза, каждый интонационный штрих и сюжетный поворот; выявлялся и обширно комментировался весь психологический подтекст вокальных партий. Казалось, маэстро пристально рассматривает сквозь огромное увеличительное стекло мельчайшие детали музыкальной драматургии будущей постановки. Более того: может бесконечно долго работать над одной только вокальной фразой, принимая или отвергая варианты ее исполнения. Пусть это будут только первые (зато ключевые к раскрытию характера героя) слова знаменитой арии опричника Григория Грязного: «Куда ты, удаль прежняя, девалась, куда умчались дни лихих забав?» Или, что еще более примечательно, совсем короткая реплика, например, Наташи Ростовой из оперы «Война и мир», которую Ростропович начал репетировать в Большом театре ранней весной 2005 года. В сцене бала звучит этот тревожный вопрос Наташи, произнесенный как бы про себя: «Неужели я не буду танцевать?» Вот тут и нужен особенный, психологически точный вокальный «изгиб» — прообраз трепета девичьей души. Ну дайте Ростроповичу эту тревожную интонацию сомнения, робости, страха, пронзительное ощущение неуверенности юной героини в счастливой возможности покружить в вихре вальса. «Неужели?.. Неужели», – без конца повторял Маэстро эту реплику с искомой интонацией для Наташи, стремясь приблизить молодые голоса певиц к своему идеалу.

В репетиционном зале у Ростроповича — целый цветник красавиц-певиц. Партию Наташи Ростовой готовили с маэстро и Екатерина Щербаченко (студентка 5-го курса Московской консерватории), и Мария Пахарь (абитуриентка Центра Вишневской, окончившая Уральскую консерваторию), и 20-летняя хорватка Кос Лана из Загребского университета. А слушали и подключались к репетициям исполнители других женских партий в опере Прокофьева: Агунда Кулаева (Соня) и Оксана Корниевская (подготовившая две партии — Элен Безуховой и Ахросимовой) — обе яркие певицы, меццо-сопрано, воспитанницы Центра Вишневской.
Вот еще одна вокальная фраза Наташи, зачинающая ее знаменитую арию словами из письма Анатоля Курагина: «Решите мою участь — быть любимым вами или умереть?» Раз двадцать подряд интонировал, анализировал, отрицал, утверждал, вновь отрицал Ростропович этот фрагмент, можно сказать, «вынимая» душу у певиц, «вытаскивая» максимальную идентичность психологического сопереживания и вживания в роль. И лились бесконечные речи дирижера, обращенные к молодым певицам, о красоте музыки Прокофьева и красоте женской души: «Это такая внутри вас симфония — симфония редкой красоты. Все эти нюансы женской души в музыке — чудо из чудес! Женщина — вообще чудо. А вы — все красавицы здесь собрались... Я так влюблен в вас... Ощутите же в себе эти сто граней женской души! Я вам даю «ключи» и «отмычки». Это путь к великому артистизму, а не просто к пению».

Если проанализировать ту глыбу суждений, сентенций и постулатов, которые обрушивал Мстислав Ростропович на уши и души молодых певцов в часы репетиций, то можно обнаружить близость к «шаляпинским» взглядам на музыкальный театр и оперное пение. Одно из самых характерных замечаний, которые маэстро любил  обращать, в сущности, ко всем присутствующим в репетиционном зале: «С голосом у вас все замечательно, но нужно получить еще мысль!»
А вот целая тирада, произнесенная в день репетиции пятой картины «Войны и мира», когда с партией поручика Долохова пришел к Ростроповичу баритон Юрий Баранов — выпускник Центра Вишневской, один из любимцев примадонны. Надо сказать, пел великолепно... Вдруг маэстро крикнул: «Вам нужно немножко раскрепоститься от голоса!» И тут же полушепотом в сторону с невероятной гримасой: «Вишневская меня убьет»... А затем продолжение тирады: «Каждая фраза имеет смысл. Невозможно просто произносить какие-то слова и петь красивым голосом... Слово должно прийти к вам от чувства. Тогда ваши связочки сделают чудеса. Почему Шаляпин был гений? Потому что он умел «хрипеть»! Понимаете? Не обязательно петь «красиво»!!!»

И вдруг неожиданность – Мстислав Леопольдович сослался в качестве примера на Вишневскую, на ее пение «в зрелом периоде»: «Послушайте записи Вишневской! У Гали каждая фраза имеет свой смысл. Она выражала всегда такое количество нервных ощущений!»

Порой беседы с артистической молодежью выливались в воспоминания маэстро о встречах с великими музыкантами-исполнителями. Воспоминания могли перейти в анекдоты или, напротив, в серьезнейшие размышления о тайнах исполнительского искусства и важнейших его закономерностях. Короче — об эстетическом кредо артиста и музыканта, дарящего свое «публичное» творчество современникам.
Вот он рассказывает об испанском виолончелисте Гаспаре Кассадо, ученике Пабло Казальса, весьма известном исполнителе XX века, гастролировавшем, кстати, и в Советском Союзе в 1960-е годы и даже заседавшем в жюри двух наших Конкурсов имени Чайковского (разумеется, по приглашению Ростроповича. – Т.Г.). «А знаете ли вы, друзья мои, — мечтательно говорил Мстислав Леопольдович, — что Гаспар Кассадо играл всегда для одного человека в публике? Впрочем, как и Пабло Казальс. Именно так, друзья мои, Кассадо играл для одного в публике, а я — иначе. Нужно оперировать музыкой для всех! Но не всегда. Когда я играю Баха, я с Бахом один на один. А не так, как некоторые, подглядывающие за Бахом лишь в замочную скважину...»
Кто бывал на репетициях Ростроповича, знает: лучезарное озорство рассказчика-лицедея, живущее в его душе, готово вылиться наружу каждую минуту.
В заключение нужно заметить: все весенние репетиции Мстислава Ростроповича с певцами, участниками постановки в Большом театре оперы Прокофьева «Война и мир», проходили под рояль с бессменной Аллой Басаргиной, ведущим концертмейстером Центра оперного пения Галины Вишневской и концертмейстером Большого театра.

ОЧАРОВАННЫЙ СТРАННИК

Ну разве не странствующий был он рыцарь ордена музыкальных дел мастеров, этот Ростропович? Конечно, странствующий, еще как странствующий! Бесспорно, Рыцарь с большой буквы, если иметь в виду его самоотверженное служение музам творчества и вдохновения. Но главное, он странствующий рыцарь с бездонной русской душой, способной, как говорил Достоевский, «перевоплощаться в гении других народов», а значит, воспринимать музыкальный мир всей планеты, как собственную, Богом данную ему обитель.
Взять хоть Японию. Ростропович обожал эту Страну восходящего солнца, а та вообще души не чаяла в русском музыканте-универсале. Их «роман» начался почти полвека назад, когда в 1958 году звезда советской исполнительской школы Слава Ростропович приехал в Осаку, чтобы вместе с оркестром Ленинградской филармонии открыть первый музыкальный фестиваль, ставший возможным лишь в годы хрущевской «оттепели». Потом Мстислав Леопольдович бывал в Японии бесчисленное количество раз, в частности на знаменитой Международной выставке в Осаке, куда прибыл вместе с Большим театром и дирижировал «Евгением Онегиным». Роман с Японией, в конце концов, обрел форму предложения Ростроповичу — взять шефство над Фондом образования прославленной фирмы «Ямаха». Предложение было принято, а последствия плодотворного сотрудничества вскоре почувствовали даже на престижных международных конкурсах музыкантов-исполнителей, где побеждали ученики новой музыкальной школы «Ямаха мастер-класс».
А если взяться проанализировать сам факт 17-летнего сотрудничества Ростроповича с Национальным симфоническим оркестром США в качестве главного дирижера? Или попробовать познать причины его столь длительного и результативного сотворчества с Лондонским симфоническим оркестром с которым маэстро делил многочисленные триумфы и гастролируя по всему миру? Так, например, в 2001 году, как утверждал Ростропович, они почти не расставались с LSO. Дали три концерта в Лондоне, в которых принял участие молодой скрипач Николай Шнайдер. Проехали с большими гастролями по городам Японии: Токио, Осака, Фукуи, Кочи, Саппоро, где исполняли обширную программу: Восьмую симфонию Шостаковича, Концерт для скрипки Бетховена (солировал Николай Шнайдер) и его увертюру «Кориолан», а также симфонические произведения Чайковского — Пятую симфонию, Сюиту из балета «Щелкунчик»... Именно после этих обширных гастролей по милой сердцу Мстислава Японии маэстро высказал довольно неожиданное резюме: «Как я счастлив, что Шостакович делает такой невероятный скачок в своей популярности в последнее время. Люди просто ломятся на концерты, где звучит его музыка». И это притом, что в программах концертов LSO, как мы помним, звучали шедевры трех гениев мирового симфонизма: Бетховена, Чайковского, Шостаковича...
И еще одно категорическое суждение «странствующего рыцаря» Виолончели и Дирижерской палочки: «LSO — оркестр исключительных качеств». Сказано коротко и убедительно. Вот потому столько капитальных записей и премьер современной музыки доверил Ростропович этому оркестру. Подчеркнем: именно современной и новой музыки. Например, с Лондонским симфоническим и Юрием Башметом он исполнил и записал Концерт для альта с оркестром Альфреда Шнитке, одно из самых ярких и удивительных сочинений композитора-новатора XX века. Другой пример: в зале лондонского Барбвикан-центра в уже далеком 1993 году состоялся памятный концерт LSO и дирижера Мстислава Ростроповича с премьерой уникальной Четвертой симфонии Вячеслава Артемова «Денница воссияет». Любопытно, что на премьеру в Лондон вылетела тогда съемочная группа Российского телевидения, и был создан впечатляющий телефильм «Денница воссияет», который был трижды (!) показан по разным каналам ТВ. Причем впервые — вечером 26 сентября 1993 года, когда днем Мстислав Ростропович дирижировал симфоническим концертом на Красной площади в Москве и этот исторический концерт слушала и видела вся страна и весь мир по спутниковым каналам. В этом фатальном совпадении во времени словно витала всепланетарная русская творческая душа, воплощенная в звуках музыки...

А вот еще один пример рыцарского служения своему призванию: с LSO удалось записать целую пластинку редко исполняемой музыки Софьи Губайдулиной, которую Мстислав Леопольдович называл «абсолютно выдающимся, гениальным композитором». Фирма «EMI» писала диск по частям: сначала крупное «программное» сочинение «Sonnengesang» (по мотивам жизни Франциска Ассизского); потом «Музыку для флейты, ударных и оркестра», где солистом был Эммануэль Пахуд, первая флейта Берлинской филармонии.

А в феврале 2004-го весь мир облетела весть, что русские музыканты — дирижер Мстислав Ростропович и скрипач Максим Венгеров, осуществившие вместе с Лондонским симфоническим оркестром запись Концертов Бенджамина Бриттена и Уильямса Уолтона, получили «Грэмми» в номинации «классическая музыка». Сам Ростропович назвал сей диск лучшей своей записью всех времен и рассказал мне целую историю ее создания: я пришел к убеждению, что Концерт Бриттена — это один из величайших концертов для скрипки. По художественным качествам он равен и Шостаковичу, и Прокофьеву, и Брамсу. А выше этого уровня я ничего не знаю. Концерт Бриттена кончается таким пронзительным монологом скрипки, что я плачу, как ребенок. Я сказал Максиму Венгерову: «Ты обязан выучить этот гениальный концерт». И он выучил и играл в трех моих концертах, где я дирижировал. Это произвело сенсацию. Тогда я ему сказал: «Мы должны это немедленно записать». Так появилась наша запись Концерта Бриттена с Лондонским симфоническим оркестром. А потом произошло нечто неожиданное. Звукозаписывающая фирма EMI выразила желание дополнить наш диск обязательно английским сочинением. Венгеров, такой молодец, просмотрел всевозможные английские скрипичные концерты и все их отверг, но вдруг влюбился в Концерт для альта Уильяма Уолтона. А ведь Венгеров не альтист! И у него никогда не было своего альта. Тогда ему дали альт Страдивари из коллекции Royal School of Musik. Таких альтов осталось только пять штук на всем белом свете. Этот уникальный альт застрахован на 10 млн. фунтов. Настоящее чудо. И вот, как ни удивительно, скрипач Венгеров фантастически сыграл альтовый Концерт Уолтона, и мы успешно закончили запись нашего CD. Я очень горжусь этим диском. Должен сказать, я убежден: Лондонский симфонический оркестр — сегодня лучший оркестр в Европе. У меня с ним очень давние связи, настоящая глубокая дружба. Я сделал с этими музыкантами запись нескольких симфоний Шостаковича (в том числе Восьмой, самой исповедальной), осуществил многие концертные программы, большие фестивали. Век буду помнить, что LSO прилетал в Нью-Йорк в 2002 году, когда меня там чествовали в связи с юбилеем. Это было что-то невероятное. Я не помню лучшего исполнения симфоний Шостаковича, в частности его 11-й симфонии («1905 год»). Играли целых три концерта, посвященных музыке Шостаковича. И это был триумф неслыханный — именно триумф оркестра и музыки Шостаковича (а не мой лично, говорю по чести). Причем интересно то, что в Нью-Йорке переменилась публика! Я эту публику знаю хорошо, потому что каждый год там бываю. После жуткого теракта 11 сентября люди стали намного тоньше чувствовать музыку. Я просто не узнал эту новую нью-йоркскую аудиторию. С таким вниманием и проникновением они слушали — вот что значит пережить настоящую трагедию. Именно теперь их потянуло к настоящей большой музыке...

ДВЕСТИ ДВАДЦАТЬ ПРЕМЬЕР

Конечно, он был рыцарем музыки современной. Для него писали, ему посвящали новую музыку десятки и сотни композиторов-современников. В Амстердаме однажды провели даже фестиваль произведений всех жанров, посвященных Мстиславу Ростроповичу. Получился огромный список имен первого ряда: Прокофьев, Шостакович, Бриттен, Лессюр, Дютийе, Пендерецкий, Шнитке, Щедрин и так далее.

Когда-то, в преддверии своего 70-летия, Ростропович мечтал «сделать свою сотню», то есть исполнить именно столько новых произведений для виолончели, ему посвященных. Теперь можно назвать некоторые другие цифры заповедного списка: виолончельных премьер он исполнил свыше 130 симфонических произведений, ему посвященных, продирижировал 78, новых опер — 9, фортепианных премьер (в вокальных циклах с Вишневской) — 2. Итого — 220 премьер музыкальных произведений, ему посвященных. Своей «последней виолончельной премьерой» Растропович категорически назвал Largo для виолончели и оркестра Кшиштофа Пендерецкого (№131 в пресловутом списке), которое он исполнил 19 июня 2005 года в Вене, где его партнерами были Венский филармонический оркестр и дирижер Сейджи Озава.

Западная пресса в некоторых своих высказываниях о Ростроповиче и его «последней виолончельной премьере» подчеркивала некий скорбный оттенок события. «Это был трагический момент: сидеть на сцене и осознавать, что огромная глава вашей музыкальной жизни завершается?» — спрашивали реформатора виолончели XX века корреспонденты немецкой газеты «Die Zeit» весной 2006 года. «Нет, абсолютно ничего подобного, — возражал Ростропович. — Когда готовишь премьеру, просто нужно очень много работать...» Еще бы! В день премьеры Largo Пендерецкого с Венским филармоническим оркестром Ростропович еще исполнил грандиозный Концерт для виолончели Дворжака. Иначе, как титаническим, такое выступление 78-летнего музыканта не назовешь.

О том, что маэстро намерен объявить премьеру сочинения Пендерецкого своим последним сольным выступлением на виолончели, слухи ходили давно. Но отвечая на мой вопрос по этому поводу, Слава уточнил свою позицию с характерной для него долей парадоксальности: «Нет, это не последнее сольное выступление на виолончели, а последнее первое исполнение виолончельного произведения, последняя премьера на виолончели. Потому что я не знаю современных композиторов, которые сочинили бы такое произведение для виолончели, которое стоило бы долго учить». Все правильно. Время для Ростроповича — вещь драгоценная. «И я буду, конечно, продолжать свои выступления с нормальным виолончельным репертуаром», — закончил свой ответ Мстислав Леопольдович.
Так или иначе, историческая цепочка связей Мстислава Ростроповича с современными композиторами разных школ, разных народов не прерывалась никогда. В этих связях осуществлялась всепланетарная жизнь русского творческого духа нашего героя. Случалось, даже в последние годы в одном концертном сезоне Ростропович давал не одну премьеру.

Помню наш короткий диалог в 2001 году. Я задала традиционный вопрос:
– Будут ли в нынешнем году твои премьеры новой музыки?
– Будут. И весьма значительные. 11 июля в Париже состоится мировая премьера Концерта для виолончели с оркестром интересного композитора Танги. А 28 октября в немецком городе Кронберге прозвучит новое произведение Родиона Щедрина для виолончели со струнным оркестром и литаврами, имеющее весьма романтическое название — «Очарованный странник».
– Слава, как это хорошо – «Очарованный странник»! Эта песня о тебе.

ПОСЛЕДНИЙ ЮБИЛЕЙ

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет...

Александр Пушкин

Все в жизни Ростроповича было необыкновенно. Свое 70-летие он отмечал не просто в Париже, а в Елисейском дворце; 75-летие - не просто в Лондоне, а во дворце Букингемском. Задолго до следующего большого юбилея Мстислав Леопольдович получил письмо от Президента России, в котором Владимир Путин предложил отметить 80-летие маэстро в Московском Кремле. Естественно, музыкант с радостью принял это предложение и разослал приглашения своим друзьям. Наконец-то он встретит свой Большой юбилей в России!..

Итак, торжественный вечер, посвященный 80-летию Мстислава Ростроповича, состоялся 27 марта 2007 года в Москве, в Банкетном зале Кремлевского дворца. Съехалось почти 600 гостей со всего света. Приветствовать Маэстро прибыли главы ряда зарубежных государств, правящих династий и членов их семей. В зале присутствовали члены правительства России, губернаторы разных городов, выдающиеся музыканты и друзья Мстислава Ростроповича.
Невероятно похудевший, но улыбающийся солнечной улыбкой, в своем парадном концертном костюме с бабочкой, явился встреченный овацией Мстислав Ростропович в окружении своих родных и близких. Этого момента трепетно ждали все, кто знал о серьезной болезни Маэстро...
Первым взял слово виновник торжества, признавшись, что чувствует себя счастливейшим человеком рядом с друзьями и близкими, рядом с Президентом России, который почтил своим присутствием этот праздничный вечер.
В ответной речи Владимир Владимирович Путин, в частности, сказал: «...Все, к чему прикасаются руки Ростроповича, будь то смычок или дирижерская палочка, – все начинает благоухать талантом... Конечно, его почитают короли и главы государств, но сила его в том, что его любят миллионы людей. Более 25 лет он занимается благотворительной деятельностью в пользу России. Я сам был свидетелем и участником одной из благотворительных акций Ростроповича, когда он тащился на «скорой помощи» из Санкт-Петербурга в Москву по ночной зимней дороге, перевозя дорогостоящую медицинскую технику, прибывшую из-за океана... Дорогой Слава! Мы поздравляем тебя от всей души, от всего сердца с юбилеем. Мы сделаем все, чтобы быть достойными твоей дружбы». Владимир Путин вручил Мстиславу Ростроповичу орден «За заслуги перед Отечеством» I степени и расцеловал юбиляра.
А министр иностранных дел Сергей Лавров напомнил о том, что среди многочисленных миссий у Мстислава Ростроповича есть еще и миссия «посла доброй воли ЮНЕСКО». И от лица дирекции ЮНЕСКО вручил юбиляру «Золотую медаль Моцарта».
Изысканный ужин сопровождался грандиозной концертной программой, в которой приняли участие всемирно прославленные музыканты - певцы, дирижеры, солисты-инструменталисты, оркестры, хоры, танцевальные ансамбли, учащиеся детского колледжа искусств и воспитанники Центра оперного пения Галины Вишневской, а также молодые музыканты, стипендиаты Благотворительного фонда Мстислава Ростроповича. Московским государствен-ным академическим симфоническим оркестром дирижировали Павел Коган и Валентин Жук. Сейджи Озава дирижировал камерным ансамблем «Караван», исполнив «Серенаду» для струнного оркестра Чайковского. Вечер завершился представлением финала оперетты Штрауса «Летучая мышь» в постановке труппы «Геликон-оперы» вместе с Московским мюзик-холлом (режиссер Дмитрий Бертман).
А банкетные столы сияли россыпями свежих подсолнухов, напоминая о шутливой кличке Подсолнух, которую дали студенту Славе Ростроповичу сокурсники по консерватории, подразумевая его яркую личность, словно устремленную к солнцу и небу...

УШЕЛ В БЕССМЕРТИЕ...

...Под пение мужского хора Сретенского монастыря гроб тихо опускается в землю, посылая прощальный свет золотого распятия. Летят десятки горстей земли в новоявленную могилу, над которой вскоре вырастает деревянный крест, поражающий упрямой нереальностью надгробной надписи и мистической игрой цифр 2 и 7:

Ростропович Мстислав Леопольдович
27.03.1927–27.04.2007

Россия хоронила своего великого сына, словно отказываясь верить в происходящее, страстно желая духовного продолжения «эпохи Ростроповича» в жизни реальной, не только вечной... Казалось, его смерть – это ошибка! Казалось, «заражение» личностью Ростроповича огромного мира музыки, всех граней духовной и гражданской жизни России и всей планеты не может иссякнуть никогда. Потому что он и при жизни всегда находился как бы «над» физической жизнью. Мог ли он вообще покинуть это мощно освоенное им бесконечное духовное пространство?..

Да, он жил по законам не земным, но космическим. Его одолевало обостренное чувство времени. Он постоянно спешил, мечтая «все успеть», то есть объять необъятное. Жил на пределе напряжения всех физических и духовных сил. Как будто вот-вот ему придется «отчитываться» ТАМ, перед его любимыми учителями, великими композиторами XX века. Казалось, он всегда держал экзамен перед Вечностью, перед Музыкой, в которую влюблялся, по его словам, «до обморока». Он вообще пребывал в состоянии некоей глобальной влюбленности в жизнь и людей. Отсюда – эта ответная всенародная любовь и признание. Имя «СЛАВА» даже без фамилии было знакомо и любимо всей планетой. Воистину он был Человеком Века, который своим магическим артистизмом и фантастическим общественным темпераментом объял весь цивилизованный мир, создав некий новый круг «кровообращения» Жизни, Творчества, Культуры и связей между людьми. Создал новый тип Корифея Эпохи...
«Ростроповича и сравнивать не с кем». «Ростропович – новое, уникальное явление в музыкальной культуре... Он не похож ни на кого на Олимпе гениев искусства»... Так говорили о нем после похорон и еще будут говорить.
Он мужественно боролся с болезнью, которая настигла его еще в мае 2006-го. То, что случилось тогда с Мстиславом Леопольдовичем, по словам его младшей дочери, было для него самого настоящим шоком. «Ведь до недавнего времени отец ничем не болел, он вообще до 78 лет никогда не обращался к врачам, – рассказывала Елена. - И ни разу в жизни не отменил ни одного своего выступления». Надо же было так случиться, что болезнь обрушилась на музыканта именно в год 100-летия Шостаковича, потребовавший от маэстро сверхчеловеческих сил. Между тем он выполнил почти все запланированные контракты, связанные с юбилеем великого композитора. Отменил лишь фестиваль в США, зато провел симфонические концерты из произведений Шостаковича в Японии в самом конце 2006 года. Успел вместе с Галиной Вишневской открыть Музей-квартиру Дмитрия Шостаковича в Санкт-Петербурге. Дал свои последние мастер-классы в Воронеже, городе отца и деда Ростроповичей...
Он ушел из жизни в Пасхальные дни, когда Москва была наполнена колокольными звонами 36 храмов, где пели лучшие хоры России и других стран, участников Пасхального фестиваля. В Большом зале Московской консерватории, куда 28 апреля, в день гражданской панихиды шли тысячи людей, чтобы проститься с великим музыкантом, звучала только музыка. Слов не было... Никаких надгробных речей... Только музыка и горы цветов... Около 17 часов проститься со Славой приехал Президент России Владимир Путин... Выносили гроб, чтобы перевезти его в храм Христа Спасителя, под звуки Лакримозы из «Реквиема» Моцарта... А 29 апреля 2007 года, после воскресной литургии, викарий Патриарха Московского и всея Руси архиепископ Орехово-Зуевский Алексий совершил отпевание... Среди многочисленных прихожан, гостей, делегаций из разных стран на церемонии отпевания в храме Христа Спасителя присутствовали королева Испании София, супруга экс-президента Франции Бернадетт Ширак, супруга экс-президента России Наина Ельцина, вся семья Мстислава Ростроповича – Галина Вишневская, дочери Ольга, Елена и шестеро внуков в глубоком трауре...
Хоронили на кладбище Новодевичьего монастыря.

Когда траурный кортеж двинулся по центральной аллее кладбища, сквозь хмурые облака вдруг прорвались солнечные лучи, осветив нежную зелень могучих деревьев. И словно вторя голосам природы и весенней земли, зазвучали юношеские голоса мужского хора Сретенского монастыря...

В эти прощальные минуты невольно пришли на память удивительные в своей афористической емкости слова Мстислава Ростроповича: «Между Жизнью и Смертью нет ничего, кроме Музыки». А еще вспомнились его полные вызывающего «пушкинского» бесстрашия и неподражаемого озорства высказывания о собственной кончине: «Я не боюсь смерти ни капли. Я знаю, что ОНИ (то есть великие ушедшие современники. – Т.Г.) меня ТАМ ждут. Я даже знаю, что на одном облаке там уже стоит бутылочка...»
Ну конечно же стоит!

НАГРАДЫ И ПОЧЕТНЫЕ ЗВАНИЯ М.Л. РОСТРОПОВИЧА

Членство в академиях

• Академия наук и искусств США
• Академия «Санта Чечилия» (Рим)
• Королевская академия музыки Англии
• Королевская академия Швеции
• Баварская академия изящных искусств
• Академия изящных искусств Франции («Сорок бессмертных»)

Ордена

• Командор ордена «За заслуги в искусстве и литературе»(Франция)
• Командор ордена Феникс (Греция)
• Кавалер ордена «Ливанский кедр»
• Орден Франсиско Миранда первого класса (Венесуэла)
• Орден шпаги Сантьяго (Португалия)
• Командор трех степеней ордена Почетного легиона (Франция)
• Командор ордена Даннеброга (Дания)
• Орден «Изабелла Католика» (Испания)
• Орден Почета (Люксембург)
• Орден искусств и литературы Швеции
• Большой кавалер Ордена за заслуги (Италия)
• Командорский крест ордена «За заслуги» (ФРГ)
• Почетный рыцарь-командор Светлейшего ордена Британской империи (высший орден Англии)
• Президентская медаль Свободы (1987) (высший американский орден для гражданских лиц)
• Командор ордена Почета Аргентинской Республики
• Орден искусств и науки (Нидерланды, 1989, не присуждался с 1959 года)
• Командор ордена Святого Карла Монакского
• Командор с короной Ордена за гражданские и военные заслуги Адольфа Насаусского (Люксембург)
• Большой кавалер ордена Леопольда (Бельгия)
• Командор первого класса ордена Льва (Финляндия)
• Церковный орден имени Святого Германа Аляскинского от Русской Православной Церкви в США
• Кавалер Национального ордена за заслуги (Эквадор)
• Командор ордена Святого Мартина (Аргентина)
• Орден «За заслуги перед Отечеством» I и II степени
• Орден Петра Великого I степени Национального комитета общественных наград РФ (2007)
• Орден Восходящего Солнца и Императорская премия Ассоциации искусств Японии
• Орден Карлоса III (Испания)

Медали

• Золотая медаль Королевского Филармонического общества Великобритании
• Золотая медаль Римской академии «Санта Чечилия»
• Золотая медаль «Виотти д’Оро» – первый виолончелист, который получил данную награду (Италия)
• Золотая медаль «Омаж де ля Сасем» (Париж, Союз по охране авторских прав)
• Золотая медаль Архимеда (Сиракузы)
• Золотая медаль двухсотлетия Джорджтаунского университета (США)
• Серебряная медаль Университета искусств Белграда
• Серебряная медаль Университета Рио-де-Жанейро
• Серебряная медаль, Премия Виа Кондотти (Италия, 1989)
• Золотая медаль имени Колумба от мэра Генуи
• Медаль общества Венявского (Польша)
• Медаль имени Ф. Рузвельта «Четыре свободы» от Института Франклина и Элеоноры Рузвельт (Голландия)
• Медаль Совета Роны (Франция)
• Золотая медаль Всемирной выставки в Севилье
• Медаль Никоса Казанцакиса (Греция)
• Медаль Международного конгресса памяти Андрея Сахарова (1991) «Мир, Прогресс и Права человека»
• Медаль Фонда американо-российского культурного сотрудничества (США)
• Медаль Фридерика Шопена Варшавской музыкальной академии
• Медаль «13 января» Литовской Республики
• Медаль Джорджа Пибоди за выдающийся вклад в музыку Америки (США, 1994)
• Медаль Раматуэлле, Сан-Тропе (Франция)
• Президентская медаль Свободы (США)

Медали СССР

• «За победу над Германией»
• «За освоение целинных земель»
• «В память 800-летия Москвы»
• «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И.Ленина»
• «Защитнику Свободной России» (1991)

Золотые медали городов

• Париж, Марсель, Лилль, Дижон, Арль, Лион, Ментон, Афины, Палаццо, Марино (Милан), Парма, Стендаль, Антико Сильо делла Читта (Турин), Итальянская медаль Верди, Везлей (Франция), Европейские Пиренеи, Лангедок–Руссильон (Франция), Мадрид (Реаль Колисео имени Карла Третьего), Севильская медаль Остель Дье Брон, Фаверж (Франция), Македония, Батон Руж (США)

Золотые ключи городов

• Квебек (Канада), Венеция (Италия), Сан-Диего, Батон Руж, Боссиер, Марксвилль (США)

Почетные доски – Париж, Лечче (Италия) (Символы городов)

Почетный гражданин городов

• Фронзак (Франция), Афины (Греция), Токио (Япония), Тель-Авив, Иерусалим (Израиль), Вендрель (Каталония, Испания), Милан, Азоло, Турин, Аугуста Таури-норум общины Кортино (Италия), Оренбург (Россия), Ментон, штат Огайо, округ Лакаванна (Пенсильвания, США), Марксвилль (Луизиана, США)

Премии

• Ленинская премия СССР (1964)
• Сталинская премия (1951)
• Премия Фонда Эрнста фон Сименса (ФРГ)
• Сеннингская премия (Дания)
• Корона Франции (1975)
• «Золотая сцена». Премия Мантуи за лучшую оперу в Италии (1980)
• Премия «Жизнь в музыке» от ассоциации «Омадже-то Венеция»
• Премия «Артисту года» (1984) от Антидефамационной лиги «Бнай Бритиш»
• Премия имени Альберта Швейцера (США, 1985)
• Премия имени Альгура Медоуза «За совершенство в искусстве» (США, 1985)
• Премия имени Джона Мак-Гаверна за отличие в искусстве (1989)
• Международная премия Каталонии
• Государственная премия Российской Федерации (1992)
• Императорская премия Японской ассоциации искусств
• «Полярная звезда» (Шведская премия музыкантам, приравненная по значению к Нобелевской, 1995)
• Премия «Grammy» (2003)
• Премия Эдисона за жизненные достижения (Нидерланды, 2004)

Почетные награды, звания, титулы, знаки

• Почетный знак Филармонии Турина, Оркестра Фондационе Пьемонтезе
• Человек года во Франции
• Ежегодная награда Международной лиги прав человека (Нью-Йорк, 1974)
• «Вашингтонец года» (1984)
• Университет штата Нью-Йорк, награда «Выдающемуся гражданину» (1984)
• Гуманитарная награда Федерации «Объединенный еврейский призыв»
• «Музыкант года» (1987) (Музыкальная Америка)
• «Почетное свидетельство» Организации Американских государств и Интерамериканского музыкального совета (высшее отличие, присуждаемое этой организацией)
• «Человек года – 1987» (Еврейский национальный фонд)
• Награда «За отличие в искусстве» UCLA (Калифорнийский университет США)
• Награда Фонда послов (США)
• «Искусство в искусстве» (Испания, 1989)
• Награда имени Пола Хьюма (Музыкальная школа Левина, Вашингтон, 1989)
• Архонт Великой и Святейшей Православной Церкви Христовой (Высший церковный титул, присуждаемый гражданским лицам указом Вселенского Патриарха)
• Дирижерская награда имени Дитсона за вклад в развитие американской музыки (Колумбийский университет США, 1989)
• Ежегодная награда «Борцу за права человека» - от Фонда «За будущее» (Париж, 1991)
• «Амичи делла Музика» – Бордигьера (Италия)
• Международная гуманитарная награда от Международного центра Индианаполиса (США)
• Награда Центра Кеннеди (1992)
• Почетная победа в области классической музыки (Франция, 2004)

Совет директоров

• Президент Эвианского фестиваля
• Президент Фонда Вишневской – Ростроповича для помощи педиатрии в России

Докторские степени

• Доктор музыки Гарвардского университета (США)
• Доктор музыки Йельского университета (США)
• Доктор музыки Йельской школы музыки (США)
• Доктор музыки Принстонского университета (США)
• Доктор музыки Браунского университета (США)
• Доктор музыки Кертисского института музыки
• Доктор музыки Тильского колледжа (Гринвиль, штат Пенсильвания, США)
• Доктор музыки Хартфордского университета (Хартфорд, штат Коннектикут, США)
• Доктор музыки Университета Св. Андрея (Шотландия)
• Доктор музыки Католического университета Америки
• Доктор музыки Кембриджского университета (Англия)
• Доктор музыки Колледжа Троицы Дублинского университета (Ирландия)
• Доктор музыки Университета Мэриленд (США)
• Доктор музыки Оксфордского университета (Англия)
• Доктор музыки Американского университета (Вашингтон, округ Колумбия, США)
• Доктор музыки Университета Св. Лаврентия (Кантон, Нью-Йорк, США)
• Доктор музыки Сиракузского университета (США)
• Доктор музыки, Колледжа Хэмилтон (Клинтон, штат Нью-Йорк, США)
• Доктор искусств Сассекского университета (Англия)
• Доктор искусств Ривьер колледжа (Нашуа, Нью-Гемпшир, США)
• Доктор искусств Дьюгского университета (Дурхэм, Северная Каролина, США)
• Доктор искусств Лавальского университета (Канада)
• Доктор искусств, Колледжа и консерватории Шенан-доу (США)
• Доктор гуманитарных наук Университета Джорджа Вашингтона (Вашингтон, США)
• Доктор литературы и публицистики Джорджтаунского университета (Вашингтон, США)
• Доктор литературы и публицистики Университета штата Аризона (США)
• Доктор литературы и публицистики Университета иудаизма (Калифорния, США)
• Доктор литературы и публицистики Университета Северного Иллинойса (США)
• Доктор литературы и публицистики Университета штата Нью-Йорк, Технологического института (г. Ютика, США)
• Доктор правоведения Университета Виннипега (Канада)
• Доктор правоведения Университета Британской Колумбии (Канада)
• Доктор философии Тель-Авивского университета (Израиль)
• Доктор Варшавской музыкальной академии имени Ф.Шопена
• Почетный доктор Сорбонны (Франция)
• Почетный доктор Университета Рио-де-Жанейро (Бразилия)
• Почетный доктор Темпельского университета (Филадельфия, США)

Другие звания

• Почетный член Дома Бетховена (Бонн, Германия)
• Почетный сенатор Университета Тюбингена (ФРГ)
• Почетный член Королевского музыкального колледжа (Англия)
• Почетный профессор Ленинградской консерватории
• Почетный профессор Кубинской национальной консерватории
• Почетный профессор Ереванской консерватории
• Почетный председатель Нью-Йоркского общества виолончелистов
• Почетный член Иерусалимской академии музыки и танца им. Рубина
• Почетный член Лондонской Гильдхоллской школы музыки и драмы
• Почетный член Института Пертини (Флоренция)
• Почетный профессор Московской консерватории (1993)

Почетные гражданства и звания

• Медаль и грамота почетного гражданина г. Афины
• Почетный полковник штата Кентукки (США)
• Провозглашение Дня Мстислава Ростроповича в штате Миннесота (9 февраля 1992)
• Почетный мэр-президент Батон Ружа (США)
• Лейтенант штаба Лейтенант-губернатора Мелинды Швегман, штат Луизиана (США)
• Почетный кайюн по указу мэра Лафайета
• Провозглашение Дня Мстислава Ростроповича в Вашингтоне (27 марта 1987 г.)
• Провозглашение Дня Мстислава Ростроповича в Нью-Йорке (27 марта 1987 г.)
• Провозглашение Дня Мстислава Ростроповича и Национального симфонического оркестра в округе Авойельса, штат Луизиана (26 февраля 1994 г.)
• Провозглашение Дня Мстислава Ростроповича в Вашингтоне (16–17 июня 1994 г.)

Международные конкурсы

• Всесоюзный конкурс музыкантов, Москва, 1945 г. – Первая премия
• Молодежный фестиваль, Прага, 1947 г. – Первая премия
• Молодежный фестиваль, Будапешт, 1949 г. – Первая премия
• Международный конкурс виолончелистов, Прага, 1950 г. – Первая премия

Автор Т.Н. Грум-Гржимайло